30 дней. 1928, № 10
СЕМЬЯ КОТОВЦЕВ
Очерк Вл. Шмерлинга
снимки Г. Петренко
Котовцы! Горсточка партизан-бессарабцев перешла на левую сторону Днестра, когда на их родине,— «самом несчастном крае Европы»,— раздались выстрелы румынских бояр. Из этой горсточки выросла славная бессарабская дивизия Г. И. Котовского.
Революция кидала ее из стороны в сторону, от Черного до Балтийского моря; могилы котовцев рассеяны по Молдавии, Украине, Галиции и тамбовским лесам.
Когда
кончилась гражданская война, группа старых партизан прямо из армии ушла на
землю строить свою коммуну. Они пришли в Ободовку — маленькое местечко и село,
каких много на Подолии. Мрачно встретил пришельцев огромный дворец бывшего
имения магната Сабанского.
В пустых ободранных комнатах поселились котовцы. Спали все на одной двуспальной кровати, ходили в разорванных одеждах. Один из них в силу революционной необходимости стал поваром. Котовцы пересели с коня на трактор и сразу объявили войну дедовским формам обработки земли. Впервые в ободовской глуши загудели тракторы.
Первый пробег трактора был экзаменом молодой коммуны. «Пересуватися вин пересувается, а як робить вин буде!..» с недоверием шептались дядьки.
Каждый шаг давался с трудом коммуне. Без агрономов, без денег, одними голыми руками взялись котовцы за работу. Были уверенность в своих силах, энергия и котовская закваска; появились тракторы, электростанция, племенные коровы, чистосортное зерно, выросла огромная, в 300 человек, дружная семья.
Рано утром начинается день. Удар металлической
доски—и, как один, коммуна на ногах. Общий завтрак, и через несколько минут все
коммунары на работе. Пустеет огромный дом, остаются лишь женщины-хозяйки. Работают мастерские: слесарная, трактороремонтная, сапожная,
портняжная; чинятся веялки, шьются новые костюмы. В молочной бьют масло, крутятся
сепараторы, сыплется зерно в коммунальной мельнице, переливаются вина в
подвалах; на виноградниках борются с филоксерой; кипит белье в общественной
прачечной...
По главное — на поле. Поле ли это? Вместо привычного стрекота кузнечиков, слышится гул, треск, как будто вблизи фабрика. Да, фабрика, а не поле! Море золотой пшеницы. Тарахтят тракторы, — целая колонна. Стройные «Интернационалы» догоняют пузатых «Фордзонов». Загорелые коммунары расправляют свои мускулы у рычагов; мерно вылетают из машины связанные снопы. Много людей, колосьев, солнца и металла. В гул тракторов вливается песня коммунарки,— сапают бураки — с песнями легче.
Котовцы на тракторе! Старший тракторист тов. Максимов любит вспоминать случай из прошлого:
— На Львов наступали, — рассказывает он, — поляков бить... Слышим, что-то шумит. Григорий Иванович выслал разведку. Ребята наткнулись на какую-то машину, обрадовались, и сразу весть — захвачен танк, а танк-то оказался простым сломанным трактором: ветер трепал его части, и трактор шумел. Как узнали об ошибке, от злости набросились мы на трактор и доломали его.
— Вот теперь бы нам машину ту, вынянчили бы. Не знали, дурачье, что и трактор понадобится...
Максимов — старый котовец. У него много подвигов — он и еще несколько человек перехитрили и захватили генерала Мамонтова. Теперь он по вечерам часами ухаживает за тракторами, углубляется в машиностроительные журналы.
Люди гражданской войны, привыкшие к походу, закаленные кровью и порохом, здесь, в коммуне, бережно следят за хозяйством, перевоспитывают себя из партизан в строителей, учатся арифметике, чтобы не путать чисел и вести учет.
Вот коммунар Гоманюк... Он годами не слезал с коня. Вся его колоритная фигура так и приспособлена для седла. Лошадей он любит больше всего на свете. Старый кавалерист — в коммуне завконюшней, и лошади у него с боевым прошлым. Сейчас они возят груз, солому, навоз, а раньше возили котовцев, были с ними во всех боях и переделках.
Вот коммунар Лозинский. Вид у него поистине партизанский — до сих пор он не расстается с желтой котовкой на затылке. Когда-то от него здорово досталось антоновцам. Котовский любил его, как отчаянного головореза, и сам Лозинский рассказывает о том, как Котовский не раз подтягивал его за слишком буйное поведение. Лозинский — ярый коммунар, самый лучший и горячий докладчик по вопросам международной политики. На груди у него орден Красного Знамени.
Краснознаменец
воспитывает породистых английских йоркширов и розовых поросят; лучший друг его
— верблюд «Яшка», трофей гражданской войны. Биография «Яшки» проста. Из Африки
он попал прямо к Деникину. Красные забрали его в плен; он честно служил им,
таская за собой тяжелые орудия. В коммуне он возит корм свиньям...
Коммуна — опытная станция новых социальных отношений. Разрешая маленькие вопросы внутренней жизни, коммуна часто сталкивается со сложными проблемами будущего социалистического общества. В далекой от центра и от большой культуры Ободовке, за десятки верст от небольшого полустанка, мимо которого проносятся ночью скорые поезда, люди, еще недавно неграмотные, начинают ломать старую семью, быт и психологию, начинают жить жизнью, опередившей окружающее на много лет...
В больших светлых комнатах живут коммунары. Во всех светлых комнатах одинаковые постели с одинаковыми одеялами, много цветов, портретов; нигде не увидите следов стряпни, стирки, пеленок, как будто эта комната в каком-нибудь санатории или доме отдыха.
Ободовские девушки, которые ходят в черном, как монашки с неизменным крестом на груди и бусами из царских монет шарахались от «нехристей» — коммунаров, и много басен, сказок, запугиваний сыпалось на головы котовцев...
Но вот в стенах коммуны появилась первая женщина. Крестьянки начали гулять по коммунарскому парку: их; привлекли песни и пляски, доказавшие им, что «нехристи» уж не такие страшные люди. Признание наступило быстро. Те, кого привлек электрический свет, дружная, работа, сильные и смелые люди, начали выходить замуж за коммунаров не по выбору родных, как на селе, а по любви.
Складывалась здоровая семья.
В сегодняшней коммунарке трудно узнать забитую ободовскую крестьянку. Еще не так давно она кричала, когда ребенка купали в яслях, думая, что нельзя смывать счастье; потихоньку от мужа вешала рядом с портретом Ленина и Котовского святого угодника, убирала подушки в сундук на ночь, привыкшая к тому, что подушки днем служат украшением, подпирая потолок, ночью же они спрятаны, и спать надо на тряпье и соломе. Теперь же каждая женщина - коммунарка сама прочитает горячую лекцию о гигиене и об общественном питании.
В доме, где раньше помещалась прислуга Сабанского, живут дети коммунаров. Детский дом — детская коммуна.
Весело живут «маленькие бессарабцы». Сами убирают свои комнаты, устраивают наряды, имеют дежурных, готовят обед в детской кухне. Этих детей не удовлетворяет клейка и вырезывание игрушек: они хотят делать все настоящее. У них свои особенные игры: вместо «папы и мамы» они играют в «дядю Леву» — председателя коммуны, «дядю Максимова» — тракториста.
Быть трактористом мечтает каждый ребенок. Во дни отдыха дети бывают у родителей и скучают. «Хочу до дому», кричат карапузы, — домом они называют детскую.
Для наблюдения над внутренней жизнью и бытом огромной семьи коммунары выделили контрольную комиссию — своеобразный местный верховный суд коммуны.
В одной из больших комнат заседает комиссия.
Здесь не знают официальных постановлений, и дело разбирается по-семейному.
Вечером
коммуна отдыхает. Часто собираются котовцы, вспоминают прошлые бои и
Котовского; долго текут рассказы, и вырастает из них мужественная фигура
храброго бойца. Сколько воли, крепости, целеустремленности было в этом
человеке, какая колоссальная работа над собой и огромный смысл в том, что
«коммуна бессарабцев» носит его замечательное имя!
Все в коммуне дышит памятью о Котовском. Тут же среди котовцев живут дети их командира: маленький Гриша Котовский и дочь, родившаяся в тот день, когда опускали в могилу ее отца.
Отдыхает коммуна — по старому парку несутся песни, далеко звучит струнный оркестр. Возвращается стадо — быстро текут молочные струи в проворных руках коммунаров.
На много верст светит электрический фонарь, возвышающийся над коммуной. Металлический звон врывается в вечер. Это не колокола: коммунарам пора на ужин. Поздно вечером кончает гудеть динамо. Утихают голоса, засыпает коммуна...
Спит Ободовка, затерянная в подольских лесах и степях, соломенное село и дотлевающее местечко.
Слышна однообразная трещотка... Это — старик, кладбищенский сторож, охраняет по привычке склеп Сабанских и костел. Редко открывает его ксендз для десятка оставшихся прихожан. Старик сторожит затхлый воздух, плесень и истлевшие кости... Костел, как одинокий свидетель прошлого, стоит почти рядом с коммуной...
Дополнение к материалу: фотографии Г.Петренко
Ободовский верблюд Яшка
Детские ясли в Бессарабской коммуне
В молдавской хате
Крестьянка с пряжей
Возвращение с работы
