РОСТ № 8-9, 1930 г. с. 58 - 63

Ударники и иглы

Очерк ВЛАДИМИРА ШМЕРЛИНГ

Фото Е.Микулиной

 

На заводском дворе высится на деревянных подпорках картина,написанная безымянным художником. В ее пространствах витают облака, тучи и тучки. Их прорезает самолет. Как будто это — птица: крылья текут взмахами в полет. Точно резцом вырезана четкая надпись на самолете: «Игольный цех».

Автомобили наскакивают на паровозы, за автомобилями фыркают лошадиные морды, тянутся тележки и вагонетки, позади же всех плетется рак, как будто схваченный кистью с желтизны недавно закрытой подольской пивной. Раки и паровозы везут название цехов. Над картиной, точно кружки в табеле, выстроились по столбцам цифры. «Производительностьтруда. Игольный цех. 139,14».

На атой карте напряжения реет в высоте над парадом телег, осей и колес игольный цех государственного Подольского механического завода.

* * *

Никто не замечал гряви. Сапоги шлепали прямо по лужам. Смена торопилась на работу. Среди толпы шел человек. Он отличался от других своей походкой. Вначале пытался обходить грязь, но она наступала со всех сторон, тогда подогнул брюки, и желтые туфли его захлебывались грязью.

Часовой проверял у контрольных будок пропуска.

Человеку в туфлях написали на пропуске в графе «фамилия»— «тов. Флак», в графе «по какому делу» — «командирован к директору».

Директор разглядывал Флака. Еще бы! Первый инженер-иностранец и коммунист. Он усаживал инженера в кресло, удивлялся тому, что он так хорошо говорит по-русски и так молод. Директор увнал, что Флак в детстве жил в России, что он только недавно окончил институт в Германии. Разговор шел о будущей работе Флака на заводе.

— Да, знаете, вы бы на первое время сняли бы свой значок Союза красных фронтовиков, а то, знаете, пока вы не освоитесь в среде наших специалистов, вам лучше считаться беспартийным.

Флак снял значок, разгладил впадину на сукне, и директор повел его знакомить с инженерами и производством.

* * *

— Он не инженер, а сапожник.

— Голова-то у него посадки не имеет.

— Флак — сын барона.

— Флак — вредитель.

— Флак в Германии играл в джаз-банде.

«За травлю Флака привлечь к ответственности». «История травли тов. Флака». «В ответ на травлю коммунисты в беспартийные рабочие отвечают созданием ударных бригад и цехов, массовым вступлением в соцсоревнование». «Решительно пресечь все сплетни и обывательские разговоры». «Решения вынесены, но сплетни продолжаются».

— Флак-то, знаешь, а он нервно-больной.

— Он жену коменданта сволочью назвал.

— Набрал себе молоденьких! Не для цеха старается, а щечки любит.

Сплетни и газетные заголовки!

* * *

Да, в Германии Флак играл в джаз-банде. И еще как играл! — играл до исступления. Он научился этому искусству в музыкальном кружке коммунистического клуба. Потом это пригодилось. Утром учились, вечером играли в кафе или на вечеринках.

Флак достает с этажерки что-то похожее на флейту в футляре. Но в футляре не флейта. Флак развертывает лист плотной меловой бумаги. Лист несет торжественность. Несется колесница с циркулями и линейками. Эмблемы наступают ва текст диплома.

Играя в джаз-банде, коммунист-фронтовик Флак мечтал о Подольске и подольцах. Свой первый день в Подольске, день рукопожатий и учтивых приветствий, день, когда Флак взучал не станки, а слушал и смотрел массу, неведомый для него раньше «пролетариат советской страны», он запомнил. Этот день был самым спокойным и недосягаемым в целой полосе других подольских дней.

Первое назначение Флака — инженер производственного отдела. Но не успел он еще приступить к работе, как новый приказ — назначить производственным мастером. Флак не смутился, — лишь бы работать. Но вот опять распоряжение:

Флак назначается заведующим... четырех наждачных камней.

Флака травили. Изобрели систему. Считали его «чужаком». Думали: сам уйдет с завода — иностранный выскочка. Травили грубо в жестоко. Смеялись над его молодостью и одиночеством. Флак был действительно одинок. Флак не писал обо всем этом своим германским товарищам.

Как будто ему мстили за то, что вместо инженерской фуражки у Флака пятиконечная красная звездочка.

Травить — так травить. Травля становится самоцелью — добить во что бы то ни стало, загнать в угол, сделать беспомощным. Станки, и те не ладили с Флаком. Он работал, настороженный и чуткий. Но кто-то разлаживал станки. Флака же обвиняли во вредительстве.

Часть старых специалистов — «товарищи» инженеры, — не травила Флака, нет, — они просто не замечали его, предпочитали молчать. В этом молчании царапались шорохи. Так царапают по стеклу.

У Флака — тяжелая челюсть, настойчивые, но утомленные глава. Он не смеет протестовать. Он ведь нервно-больной. Иностранцы, ведь они вообще... нервные. Этим хотели добить Флака — что, мол, с него требовать!. Но Флак хотел требовать. Он собирал эти самые нервы в кулаки, подтягивал самого себя. Это не значит, что не было минут, когда нервы хотели вырваться в стать бесчисленными крохотными иголочками.

Временами Флаку огромный корпус завода казался океанским пароходом, который после гудков отчалит от Подольска.

Флак жил в небольшом доме. Напротив строится жилищный кооператив. Он рассматривал черные впадины будущих окон. Только они, казалось ему, смотрели на него прямо и открыто. Травля Флака получила огласку. Печать выступила в его защиту. Флак стал бодрее. Он обрадовался, когда, наконец, его назначили в самый отсталый и подсобный на заводе цех. Флака послали в цех как бы для успокоения. Пусть будет один молодой среди старух. У станков стояли все больше старухи. Цех был завален браком, как будто цех только и производил брвк.

Старухи привыкли к смене заведующих цехом.

— Мудрить станешь — все равно не поможет. Это тебе не Германия!

Флак дорвался, наконец, до настоящей работы. Красный фронтовик — среди старух.

Вместо стали в цех отпускали железо, вместо зрячих и ловких ему надо расталкивать, учить заведомо негодных для производства рабочих. Флак рыскал по складу. Он разыскал хорошую сталь, которую браковали и продавали как лом. За это его поблагодарили, но не все.

Флак доказал необходимость профессионального отбора рабочих для цеха. Он подобрал кадры людей — не подслеповатых, а зорких. За это его поблагодарили, но не все.

Слухи уходили вглубь: «Иностранец гонит старых работниц из цеха. А мы у машин состарились». Администрация раздувала сплетни, как меха. Кое-кому это было на-руку: пролетарки — против зарвавшегося коммуниста-спеца!

Флак же перестал раздумывать. Ему некогда было мечтать об океанском пароходе. Пусть плещется рябь сплетен. Пусть завод остается в Подольске, окруженный речушкой Пахрой и одноэтажными домишками, но зато цех, целый цех, надо сдвинуть с мели. Пускай поплывет он потоком игл в избы и в эти самые домишки, пускай понесутся они, неломающиеся и блестящие иглы, в тысячи швейных машин.

Так думал Флак.

В каждом цехе — свой шум и грохот. Тот, кто привык работать среди гула, гула не слышит.

Он как бы не замечает его, но зато отчетливо слышит каждый мелкий, незначительный треск.

Такими мелкими, вернее незаметными, звуками наполнен игольный цех. Эти звуки очень отрывисты, иногда они переходят в скороговорку, но и та вдруг незаметно обрывается, чтобы потом снова возникнуть стуком.

Течет проволока, течет игла. Она проходит семнадцать операций. На первой операции развертываются проволочные обручи, на последней — игле придают блеск, шлифуют. Нужно поставить иглу на свет и нацелиться в ушко глазом, а потом так же внимательно исследовать иглу с разных сторон. Станет заметна невидная в блеске канавка и то, как постепенно толстоватое начало иглы переходит в заостренность. Тогда действительно начинаешь понимать, что швейная игла — очень «тонкая вещь».

Станок разрезает проволоку на «червяки». Станок под лампами дневного света обтачивает желобки в игле, игла закаляется в закалочных печах, шлифуется наждаком. Работница делает удар ногой. Станок пробивает ушко.

Флак стоит у диаграммы в оборотной кладовой. Диаграмма состоит из передвигающихся лент. После каждой операции партию игл приносят в кладовую. Соответствующая лента каждый день меняет на графе свое место. Ленточная диаграмма — Госплан цеха. Флак смотрит на ленты, как в зеркало, и видит работу цеха. Такая-то операция не поспевает за такой-то. Надо дать большую нагрузку такому-то станку. Станки не компактно закуплены. Для того чтобы дать питание одному станку, работают шесть. Диаграмма показывает: операция под угрозой перебоя. Флак идет к ставкам.

«Рабочим игольного цеха! Дорогие товарищи! Нытики, не верящие в силы рабочего класса, испугавшись трудностей, не верили даже в возможность создания советской иголки. Трудностей, действительно, было не мало. Новизна производства, отсутствие опыта в этом производстве привели к тому, что брак в первое время доходил до 90%, а выпуск годных иголок составлял всего около 1000 штук в день. Вашими усилиями при активной помощи треста, техперсонала, партпроф-организаций завода мы повысили выпуск. Однако этого мало. Надо довести выпуск до 75 тыс. в дань, уничтожить окончательно брак и довести себестоимость иголки с 22 коп. до 3 коп. за штуку. Этим мы сэкономим валюты до 600 тыс. руб. в год. Правление треста дало боевое задание заводоуправлению: выпустить за год 20 миллионов иголок».

Этот призыв висит на стене в цехе. В день, когда Флак пришел в игольный цех, цех выпускал около 5 тыс. иголок в день. Теперь же цех выпускает около 75 тыс. игл, себестоимость иголки — 3—4 коп.

За станками работают люди с хорошим зрением и ловкими руками Никто не смеется. Но весело оттого, что серьезны, внимательны и напряженны десятки подростков. Они, вооруженные молоточками, выпрямляют иглу на резине. Раньше через каждые два удара ломалась игла. Флак изменил толщину резины. Провел рационализацию. Молотки, чуть-чуть отпрыгивая, сыплются равномерными ударами на быстро мелькающие иглы.

* * *

У Веневцева удивительно устойчивые и гибкие руки.

Работает он на семнадцатой операции, там, где игла принимает окончательное завершение своего игольного облика.

Веневцев вкладывает в клещи десятки игл, водит их по вертящимся, валообразныы железным щеткам. Его движения равномерные. Он сумел найти наиболее рациональные из них. Дома или на собраниях он начинает вдруг незаметно для себя водить рукой по воображаемому валу.

«Сердце завода работает с перебоями, завод катится вниз», — писала заводская «Наша правда».

Был день, когда Веневцев особенно настойчиво стоял у станка.

— Что — с женой поругался аль неприятность какая? Всю злобу на станок силой жмешь!

— Да, поругался.

После работы Веневцев подошел к Флаку.

— Товарищ иностранец, а дело-то неладно у нас идет. Время сами у себя воруем; чуть гудок — и за ворота, больше ничего и знать не хотим. Флак очень внимательно слушал Веневцева. Он говорил громко, не давал перебивать себя.

— Если игла не блестит, то это не игла. Без блеска восторга нет. Масло подливать при полировке надо, — тогда от иглы свет пойдет.

— От иглы свет пойдет, — повторил* Флак. Он всегда выхватывает из речи последние слова и повторяет их с каким-то внутренним весом и значительностью.

Веневцева как будто затянул ремень работы. Как бы случайно заметил он, что быстрей и быстрей покрывается блеском армия иголок под натиском рук. Веневцев сделал себе новые клещи, они захватывают бсльше игл. Когда удались опыты с маслом, он шел с клещами по цеху, показывал всем блеск и сам блестел, как игла.

— Ты что из кожи-то лезешь? Куда пролезть хочешь?

— К тебе пролезть хочу.

— Какие у меня с тобой дела могут быть, — мы без блеска обходимся.

— А ты валяй с блеском. Смотри вот — так клещи держать надо, а главное с любовью ими по щетке води, — вот так.

Разговор происходил у станков семнадцатой операции.

Веневцев подбирал надежных ребят из цеха. Обтачивал своих будущих ударников, как будто и они были иглы.

Семнадцатая операция быстро перегнала норму.

Веневцев предложил снизить расценку,— завод ведь не дойная корова.

— А если бригаду организуем?

— Есть такое дело! Семнадцатая операция объявила себя ударной бригадой.

— Бригада повысила норму с 3000 иголок до 9000. Снизила расценки на 30 коп. с тысячи и через некоторое время — еще на 10 коп. Бригада делит заработок поровну, наша бригада коммунистическая бригада,— так говорил бригадир Веневцев в клубе металлистов имени тов. Лепсе, когда премировали лучших ударников.

Веневцеву торжественно преподнесли детскую статуэтку. Она лежат среди клещей и молотков в ящике для инструментов семнадцатой операции— хрупкая выразительница успехов бригады.

Статуэтка случайно попалась под руки, одному из бригадников. Он швырнул ее в наждак. Веневцев поднял статуэтку, мечтательно повертел ее в руках:

— Вот бы ей блеск навести! Токарь Кондратьев смотрит работу Веневцева. Он часто приходит в цех чинить станки. Еще чаще он останавливается на заводском дворе у доски соцсоревнования, и всегда у него один возглас:

— Ого, игольная на аэроплане к социализму летит!

Кондратьев — бригадир коммунистической бригады машиностроительного цеха. Его бригада первая организовалась на заводе. Кондратьев не получил детской статуэтки.

— Говоришь, Вакевцев, твои ребята в партию заявление подали?

— А почему бы и не подать? Вместе работаем — вместе и в жизни должны быть.

— И, говоришь, стараются, норму повышаете, заработок больше стал?

— Квалификацию свою подняли, вот и уровень растет.

— Растет. И у нас бы росло. Да нет, чорт возьми! Вот вы иглы-то делаете, а нам почище «иглу» ставят. Все норовят поглубже.

Кондратьев рассказывает об этих иглах:

— Работу нам дают все мелкую, а лучшая только любимчикам попадает.Бригаде один шпен-дель дают, а рвачам —- глотам, что в бригаду не вступают, крупные заказы так и сыплются. А мы — ударная... вначат, мы все делать должны. Только приноровишься к станку, как вдруг присылают болт — обточить срочно, а эта работа не для пятого разряда будет. Все посмеиваются: «развалится бригада ваша», «ты не беспокойся — Москва не сразу строилась». Голоса-то у них вкрадчивые: «Когда, ударники, штаны продавать пойдете?». У, иглы!

— Что иглы ругаешь?—перебивает Кондратьева пришедшая к второй смене ударница игольного цеха Голчанинова.

— «Иглы»— и другого слова нет — хотят бригаду нашу подколоть.

— Ах, вот про какие-то вы «иглы»!...

Звонок зовет смену. Голчанинова идет к станку. Она подгоняет ушко к ушку. Одним движением вдевает нитку в десять и больше иголок. На других станках рычаги тянут витки, расчищая путь другим ниткам в ушко.

Голчанинова из всех женщин Советского Союза лучше всех втягивает нитку в ушко. Профессиональный отбор поставил ее на предназначенное ей как бы самой природой место.

Голчанинова хорошо понимает, о каких «иглах» говорил Кондратьев.

Еще недавно к ее ставку подошло несколько человек. «Пусть экскурсанты посмотрят»,— думала Голчанинова. Но это были не экскурсанты. Специально созданная комиссия следила за ее работой. Вначале комиссия изучала материалы «дела».

Раньше на этой работе сидели самые старые из старух. Никто больше, чем в 2000 иголок, не втягивал нитку за день.

— Не может быть, чтобы Голчанинова такая ловкая была! Это у нас сроду такой ловкости не было,— ей Флак потакает, у них там одна похлебка.

Голчанинова — бригадирша. Любая ив ударниц втягивает аа день нитку в 12 тыс. иголок, Голчанинова же часто обгоняет всех —14—15 тыс.

Комиссия установила, что она вдевает нитку в каждую иглу, что ей потакает не Флак, а ее руки и усидчивость.

Коммунистическая бригада Голчаниновой за несколько месяцев работы снизила расценку с 1 руб. 30 коп. до 44 коп.

Радость ударников стояла кое у кого поперек горла. Почему бы не приплести Голчанинову к Флаку? Если изводить сплетней,— то уж обоих.

Только у станка Голчанинова была спокойной и уверенной. На улицах в городе, где еще много в быту, в занавесках «сонной одури» старого Подольска, ее толкали наглыми локтями:

— Ну, как Флак?

— Флак работает всерьез,— отвечала Голчанинова.

До цеха она была уборщицей. Подметала двор. Голчанинова не испугалась локтей и придирок. Призыв треста горел перед ней всеми буквами. Ей казалось, что они говорили: «И от тебя, Голчанинова, зависит сэкономить валюту в 600 тыс. руб.».

Местный фотограф сиял бригаду Голчаниновой для «Нашей правды». Под снимком стояла надпись: «Люди боевых темпов».

После этого Ларису Голчанинову прозвали в цехе «Ларисой ударных темпов».

Флак смотрит на ленточную диаграмму:

— Ну, Лариса ударных темпов, должен я сказать вам: Курсикова вас сегодня на полтысячи обогнала.

— Обогнала, обогнала, товарищ Флак. Вот это-то и хорошо.

Инженер Флак не числится ударником. Но каждая из коммунистических бригад цеха считает его как бы своим. Флак помогает ударникам, ударники — Флаку. Цех даст в этом году стране 20 миллионов игл.

Друг без друга не прорвались бы они, настоящие и будущие большевики производства, к самолетной выси над облаками, тучами и тучками, изображенными безымянным художником на картине, которая высится на деревянных подпорках на заводском дворе.