РОСТ, 1931, № 21 (ноябрь), с. 24 - 31

Ободовка — Нью-Йорк

Очерк В. ШМЕРЛИНГА

 

Вечер и небоскребы наступают на Ободовку. На тополя, на костел, на палац, на коммуну. Небоскребы валят тополя. Так кажется Левицкому.

Америка («по американски..., а в Америке... американский опыт... американский профессор..., американский кролик... Америку бы...») была далека, почти в мечтах. Теперь же окружила со всех сторон — зовет, раскланивается, протягивает руку.

Левицкий в Ободовке, но уже начал свое путешествие. Воображение и чувства быстрее виз, печатей и экспрессов.

В телеграмме было всего несколько слов: «Выезжай едешь Америку группой колхозников Колхозцентр».

Левицкий всегда в движении, у него кривые ноги кавалериста, походка же, как быстрый пунктир. На подбородке у председателя коммуны — ямочка. Становится лукавым, когда пересыпает словечки и задает коварные дипломатические вопросы, становится убедительным, когда сжимает кулаки и расталкивает слова внушительными паузами.

Ночью его комната наполняется шершавыми, невнятными звуками, храпит и бормочет: «шесть тысяч кроликов... надо подтянуть... хр... хр».

— Так, значит, в Америку, ага!

К Левицкому подошел Савва Марчук.

— Так если в Америку, надо будет узнать в Америке, как там электричеством коров доят.

Марчук задумался — «так значит в Америку»—задумался

и еще раз произнес свое неизменное и многозначительное ага!

Левицкий помнит Савву после переправы через Днестр.

Матрос черноморского флота, машинист 1-й категории выстукивал дробь зубами, повторяя... ага!.. ага! Стоял в одном белье. Ноги в обмотках. Но зато в суконном пальто, в очень смешном пальто, с предусмотрительно снятым воротником .

Пальто Марчук умудрился сохранить до наших дней — как трофей. Редко одевает пальто, все носит больше его на руках. Сегодня же и одел и застегнулся на все пуговицы.

Левицкий понял — Савва думает с ним одинаковые мысли.

— А ты, Савва, по Тихому океану плавал?

— Ага! Только не довелось.

Левицкий, девятнадцатилетний, в девятнадцатом году был одним из руководителей восставшего Хотима, готовился стать «наркоминделом» хотинской директории, писал «телеграммы-ногы> пану Маевскому, командующему окницкой группы, директории Украинской Народной Республики, президенту Северо-Американских Соединенных Штатов Вильсону, правительству Англии, Франции, Украины, Германии, Австрии, России и Италии: «От имени всего пострадавшего бессарабского народа доводим до сведения вашего правительства и народа, что румынское правительство произвело над всем бессарабским народом небывалое насилие»... «Румыния наложила на Бессарабию тяжелое иго, присоединив себе, по выражению правительства Румынии «на вечные времена», не имея на это абсолютно никакого права, основания, помимо воли бессарабского народа»... «Надо напомнить румынскому правительству признанную всеми народами мирную программу Северо-Американских Соединенных Штатов, одним из пунктов которой гласит, что народ каждой маленькой территориальной единицы имеет право свободно без всякого давления штыков высказаться, куда он желает присоединиться»... «Директория—высший временный орган освобождающейся Бессарабии, надеется, что никто не пойдет против этого завоевания свободы бессарабским народом, а напротив, правительства всех стран помогут освободившемуся от Румынии народу провести у себя референдум и только тогда, когда воля народа выяснится, присоединиться к тему или другому народу государства».

Под пулеметным огнем, отстреливаясь, вплавь через Днестр переправлялись партизанские отряды, потерпевшие поражение и предательство. Хотинские повстанцы, перешедшие Днестр, прорвались через замкнутый фронт петлюровцев и белогвардейцев, влились в ряды регулярной Красной армии.

Тогда дорогой был узкий и извилистый, замерзающий Днестр. Сейчас же «дорога» — с самой границы — за границу — туда, где «мирная программа Северо-Американских Соединенных Штатов, один из пунктов которой гласит...» Это место из «телеграммы-ноты» было вставлено по особому наставлению Левицкого. И случилось так, что даже сам президент Вильсон не удостоил хо-тинцев ответом. Ответ был дан: артиллерийский огонь, 300 тысяч пострадавших, 11 тысяч убитых, растрелянных, разможженных.

Коммуна провожала Левицкого. Утром в детском доме играли в игру «как дядя Лева едет на пароходе и везет игрушки». Левицкий видел — маленький «командил эскадлона» Володя Гоманюк хмурился, изображая «дядю Леву», и кричал неистово «площайте, площайте».

Коммунары собрались к конторе. В электрических фонарях вспыхнул свет. Всех лиц не видно...Но зато-—так знакомы голоса.

Кокумань пришел со всей семьей в девять человек и словно цепью окружил Левицкого. Другие пробивали цепь.

Всегда решительный председатель коммуны почувствовал, что изнутри лезет в глотку, в голос какая-то незнакомая до сих пор чертовщина. Пытался говорить, как всегда, о том, что нужно закончить ремонт, о белье для холостяков, о том, что Кремнева надо отправить на курорт. Слова были такими же, как всегда, но они, как будто, обозначали что-то более важное и существенное, как-то иначе сливались звуки. Тогда Левицкий хотел сказать что-то действительно важное, но обязательно такое, чтобы всех обрадовать, но чертовщина, подползавшая к горлу, в голос, разлилась по голове, забилась в висках, хлынула к глазницам (этого со мной никогда не бывало) и скомкала непроизнесенные слова.

Лозинский подводит «Партизанку» к крыльцу. Левицкий вскакивает. Ханин поправляет седло. Старуха Якубовская бежит с птичника.. Остановилась. Не может отдышаться — «чуть не опоздала». Гоманючка пытается вручить пирожки. Савва молчит и не говорит — ага! Кто-то, или Гажалов, или Мокрицкий сказал — «Колумб», у бухгалтера Полевого губы все время складываются так, как будто он хочет, но не решается произнести тост. Все смотрят на Левицкого. Левицкий смотрит на всех.

Только Лозинский Мишка ни на кого не смотрит и не может никак понять: «собрался раз в жизни в эту самую Америку... и не спешит». Лозинский сопровождает Левицкого не до Америки, а до станции Дохно.

Ободовка погрузилась в темноту. Только виднеется еще самый высокий и сильный фонарь.

Как будто голоса и лица бегут за лошадью. Позади осталась коммуна, бессонные ночи, стоящие сейчас коммунары, вот пронеслись мимо Бондаровки, мимо сотен закрытых ставень (в этом селе на Левицкого покушались кулаки).

В зале небольшой станции тесно от людей. Станция живет только ночью, когда проходит поезд, в несколько вагончиков, по узкоколейке.

В табачный дым и сонливость врывается Левицкий. И через несколько минут поезд, который и гремит и стучит слишком усердно, везет его туда из Ободовки, от полустанков, платформ и местечек в местечко Нью-Йорка. Но «кукушка» все равно дальше станции Рудница не пойдет, кукушка испытывает терпение и тарахтит и тарахтит. Левицкому же нужна быстрота. Теперь бы он сказал какую угодно речь всем колхозникам, ему хочется сказать речь в этом спящем вагоне, выскочить из вагона, перегнать поезд и бежать навстречу Америке и утру.

* * *

Каждые сутки здесь короче, на 50 минут разница во времени. Когда в Париже будет 12 часов, то в Ныо-Йорке будет 5 часов вечера; сейчас по Парижскому времени 9—35 вечера, а на пароходе 6 часов вечера».

— А ты, Савва, по Тихому океану плавал?

— Ага! Только не довелось.

Левицкий качается на качелях. Вот взлетел, щекочет высота, падает вниз...

Пароход идет..., то туман, то дождь, то солнечные волны. Левицкий качается •— лежит пластом в каюте. За ним бегут, его смывают и другие волны...

Извозчика со счетчиком — «последний извозчик Берлина» -- отыскивал потому, что услышал, что извозчик обладает особым счетчиком — «надо посмотреть счетчик, ведь его можно применить для учета в транспорте Гоманюка. Надо узнать сколько стоит — это сделает ведь целый переворот у нас в коммуне в области транспорта лошадиного».

«Вместо кепки куплю шляпу. Почему на кепку все смотрят. Если бы наши видели меня в шляпе. Почему у нас не растет зеленый горох? Как много мы жуем. Не умеем есть. Здесь все едят зеленый горох и фасоль; Нужна оранжерея зимой. Пусть всю зиму будет зелень в столовой— укроп, стручки. Долой буханки! Нужны длинные сайки. Послали ли лечиться Кремнева?»

«На пароходе издается газета в 6 листов, а о нас ни строчки. Все наши холостяки хотят во флот, пусть попробуют. Выдержат ли марку. Ванька Петров после такой качки дал бы тридцать клятв не итти во флот, а искать суши».

Шесть дней в Тихом океане Левицкий не курил. Хотел отучиться. Высадился, только вступил на твердый берег и закурил.

* * *

В САСШ недавно прибыла из Советской России особая советская агрономическая комиссия, во главе с В. Ф. Левицким, директором корпорации советских хозяйств. Цель прибытия комиссии — ознакомление с постановкой фермерского хозяйства.

В настоящее время она совершает поездку по фермам, расположенным вокруг гор. Сакраменто.

В ближайшем будущем комиссия посетит сельскохозяйственный колледж в г. Дэвис, а затем поедет в Сан-Франциско, Окланд и Лос-Анжелос ознаксмиться с постановкой производства сельскохозяйственных машин.

Американские корреспонденты имели интервью с В. Ф. Левицким.

— Советская Россия сотни миллионов на покупку сельскохозяйственных машин и технического к ним снабжения, — заявил он.

При комиссии состоят два переводчика из русских эмигрантов Кенин и Титович.»

* * *

Отличительные особенности американского хозяйства: 1) масса сорняков; 2) большое количество машин; 3) дешевые постройки; 4) отсутствие севооборота, которым они сейчас усиленно занимаются; 5) небрежное отношение с нашей точки зрения к машинам и, наконец, 6) исключительная товарность хозяйства, чего у нас нет. Есть очень многое, чему нам нужно учиться, но есть очень многое, чему им у нас следовало бы подучиться.

По правде сказать, нам нечего стесняться показывать американцам нашу коммуну; правда только не в части механизации хозяйства».

«Беседовали со знаменитым профессором Арр, прежде всего он считает, что будущее не за мелкими фермами, а за крупными индустриализованными предприятиями, недавно Арр разговаривал об этом с министром земледелия, который навел справки в своем министерстве и оказывается, что они совершенно не подготовлены к этому перевороту в области крупного сельского хозяйства. Основное, что они считают, что нет людей, которые могли бы управлять такими хозяйствами, и что через несколько лет им придется изучать постановку этого дела у нас в СССР».

«Едва ли им это поможет. Крупный помещик тоже запутается в сетях кризиса. Важно не крупное хозяйство, а крупное социалистическое хозяйство».

«Сегодня в гагете поместили заметку о приезде «советских фермеров». Около нашей гостиницы оказались русские. Они расспрашивали о том, что нового в Союзе. Хотят приехать к нам. В Америку они переселились еще во времена царского режима. Один старик — почти забыл говорить по русски, пришел с красным флагом в кармане в честь нашего приезда».

«Чзтыре дня путешествия по американским дорогам дали представление об американских дорогах. Здесь автомобильные дороги играют неменьшую роль, чем железные. Даже рогатый скот перевозят на грузовиках. Посредине дороги идут белые полосы масляной краски, разделяющие дороги на две части. Масса указателей: «замедли ход», «поворот влево».

Когда мы застряли на проселочной дороге, нас заметил дорожный агент, подъехал на своей машине и с своими же рабочими нас вытащил.

Нам необходимо подсчитать стоимость кирпичного шоссе в наших условиях. Надо создать кирпичные заводики в больших колхозах».

«Здесь при университетах имеются специальные факультеты по организации домашнего быта, где женщины изучают целый цикл лекций и предметов, имеющих отношение к домашнему быту, начиная от изучения мод, шитья, кончая стиркой белья, варкой пищи. Оказывается, что для того, чтобы быть хорошей хозяйкой в своей семье, надо кончить университет по этому факультету. Из этого же факультета выделяются женорганизаторы после окончания такового.

Опытная сельскохозяйственная станция университета помимо изучения целого ряда вопросов сельского хозяйства (тракторы, животноводство, птицеводство) занимается так же проработкой вопросов быта — как это ни странно.

Задача опытной станции —обслужить фермера, способствовать развитию сельского хозяйства, а поэтому станция берет в свои руки все, что могло бы так или иначе способствовать развитию фермерского хозяйства. Нащупывает все ниточки, которые тесней бы связали фермера с агрономом и через него с опытной станцией.

Хорошо организовано! Хорошо! Но почему, несмотря на такую организацию, фермеры бросают землю и уходят в город, бродяжничают и голодают?

То, что не спасает капиталистическую Америку, нам может помочь.

Нужно нам добиться устройства специальных вузов, профшкол, которые бы прорабатывали вопросы колхозного быта. Нам нужно, чтобы мы постепенно готовили тот кадр, который нам нужен при развитии массовой коллективизации.

Помимо отдела по работе среди женщин при опытной станции в районах есть женорганизатор, но здесь он является по своему положению помощником районного агронома.

Задача женорганизатора организовать жен фермеров и девочек в специальные клубы и проводить среди них специальную работу по вопросам быта.

Помимо этого как районный агроном, так и женорганизатор работают еще и среди детей, организовывая их в специальные детские клубы по отраслям сельского хозяйства.

В такие клубы входят дети от 10 до 18 лет. Есть клуб — по свиньям, по овце, по телятам».

Под колеса нашего форда попал мальчик лет 13-ти, негр. Семья негров ехали из лесу на повозке, груженой сосновыми иглами, и мальчишка, заметив что-то на дороге, соскочил с повозки, не заметив нашего форда. Правая нога под колесом, перелом ноги.

Пришлось мальчика отвезти вместе с отцом и матерью в госпиталь, предварительно оформив этот несчастный случай с агентами страховой компании, где наш форд застрахован. Мальчик должен получить до 5.000 долларов, на какую сумму мы застраховали себя от ущерба другим лицам. Но это не значит, что он их получит, имея ввиду то, что он... негр.

Страховая компания имеет хороших адвокатов, Америка хороших судей, и, конечно, окажется, что мальчик сам виноват, что он нарочно бросился под машину, чтобы получить премию и т. д.

Негры здесь во всем виноваты. Когда на фабриках, где они работают в ужасных условиях, в машины, не имеющие ограждений, попадают их ноги и руки, они виноваты в том, что гонятся выполнить больше нормы и заработать лишний пенс мизерного жалованья.

У врача мы «белые» сидели в одной приемной, а «черные» в другой. Все поражались, что мы принимаем такое участие в судьбе этого мальчика. Привезли его к одному врачу, затем к другому и, наконец, в госпиталь, дав отцу мальчика все нити для получения страховой премии. Боюсь, что ему ничего не дадут».

* * *

Южные штаты Америки — полная противоположность востоку, северу и западу. Если бы я не поехал через южные штаты, у меня бы не было полного представления об Америке, какой она в действительности есть.

Местность штата Лузиания похожа на наше Полесье, те же леса да болота, только климат теплый. Хозяйства во многом не отличаются от хозяйств Полесья. Фермеры здесь негры — очень бедные. Хаты на куриных ножках. Кони и мулы ничуть не лучше наших подольских. Те же захудалые коровы, пара поросят, 10—20 кур разной масти. Универсальное хозяйство, универсальная беднота, ко всему негритянский вопрос, когда негра не считают за человека.

Даже видел волов, запряженных в ярма и вытаскивающих балки из лесу, тогда как на севере ярма находятся в колледжах как музейная редкость.

Вот в этом-то штате и существует американская коммуна. По своей бедности и быту она мало чем отличается от фермерских хозяйств этого штата.

Прежде всего эта коммуна строится не на материалистической основе, а на идеалистической. Ищут идеала. Философии очень много. Хозяйство как-то разбросано. Всюду грязь, масса всяких отраслей. Всюду что-то начато, но не докончено. Пища готовится не вкусно.

Живут «по потребности» — учета нет. «Зачем учет, — это непроизводительная трата труда». Учитывают только то, что продают на наличные и покупают за наличные. Но издают газету, даже две, одну окружную, одну свою. Выписал для нас один экземпляр».

* * *

Алло-алло! Берлин, Париж, Нью-Йорк — Левицкому! Говорит станция Ободовка без всякой волны. Ребята нисколько не ослабили темпы, о которых ты так много беспокоился. Макаронную фабрику пустили. Повидловарку тоже пустим». ... «Купи мне там, в Америке, электрический фонарик. Затем сообщаю проводим водопровод в новую короварню а осветить будет трудно, так как динамо перегружена, затем до свидания. Признаюсь, что тебе завидую, ты ведь объехал весь свет и увидел то, что другим во сне не снится, ну что ж, приедешь, усовершенствуем, — только фонарик привези. Там наши однофгмильцы, братья Функ, миллионгми заворачивают, а нашей коммуне вовлечь бы еще сотки две бедняцких хозяйств и построить паровую электростанцию».

...«Бухгалтерия наводнилась старшими по отраслям, каждый получал цифровые данные, чтобы соответствующим образом подготовиться к отчету. Многие коммунары говорили, что в жизни коммуны произошла «счетная революция». Многие старшие ругали себя вслух за то, что не давали бухгалтерии всех сведений о приплоде, приросте и даже, вроде, как клялись еще теснее связаться с бухгалтерией.

Коммуна вдохнула в мою бухгалтерскую душу (пусть бухгалтерскую, но и бухгалтерская душа не бездушна) то новое, чего не было в ней — будем совершенствовать новые идеи учета в учете же».

...«а в детской все говорят, как бы там нашего дядю Левицкого не обидели».

...«Шагаем, брат, шагаем, запашка идет во всю, згвтра получаем первые 6 тракторов для свеклосеяния. Получили 100.000 рублей на дорожное строительство и 10.000 рублей на изыскательные работы по ж. д. ветке. Восемь новых километров шоссе — новая ветка Тростенец — Ободовка. Чем не Америка!»

... «Да! Среди общего шума и гама раздавались куркульские голоса: «Будинки Сабанского наши, мы их сохраним», «Скильки вы даете коммунарам вина».

... «Мы их жмаем, туды-сю-ды, накрутить головку крутим, грибов меньше чем созы, заберем дядьков на новую путь, чтоб ляпсуса не было, а на где корсвы стоят жалоба будут старый, по тебе блатному пройдохе отсылаем салюту, у Ковтуна с макаронами объединение получилось, а на счет политики Литвинов смиется та поглажуе соби животик».

... «Катай к нам — домой, создавать свою Америку, Америку чудесную, без статуи Свободы, но со свободным умом и широчайшим взглядом, это ты правильно воскликнул нам через океан: Да здравствует Старый-новый свет! Новый-то нынче уже стал старым. Кланяются тебе: пруд старый с вербами да тополями и стара хатенка под вишнями».

* * *

У въезда города Паталума на пьедестале стоит петух. Петух леггорн в 3 сажени, а на пьедестале надпись «Королевство 10 миллионов белых леггорнов, Паталума, Калифорния. У въезда города Паталума на пьедестале возвышается корзина с яйцами, а на пьедестале надпись «мировая корзина для яиц».

Левицкий въезжает в Паталуму. 10 миллионов белых леггорнов. Куриные аптеки. Куриные карантины. Электрические машины сортируют яйца. Для долгого хранения яйца натираются парафином. На площадях — портреты реккордисток.

Электрический свет (чтобы цыплята ночью не сбивались в плотную кучу) разлит в инкубаторах. Чуть качаются висячие рамы на цепях. Брудера покрыты зонтообразными колпаками. Девушки в белых чепчиках изучают яйцо в университетах.

Яйцы.Куры.Петухи.Цыплята. Левицкий — на куриной планете. Это не то, что утром кричат ободовские петухи. Петушиный крик — петухов Паталумы — транслируется по всем САСШ.

Ку-ку-ре-ку!

* * *

Бабушка Якубовская возит на ослике корм на птичник. А недавний рейд котовцев в «бабский тыл», когда цыплята были вместо снарядов. Раздавали бесплатно селянам инкубаторское потомство, а через три месяца они из каждого десятка птенцов должны были отдать коммуне — три штуки. Ночью в Ободовке — звуки скрипки. Играет любимый номер своей программы «Вальс на Сопках Манчжурии» тов. Лысенко. Всю ночь следит за температурой в инкубаторах. Вальс и гамма цыплячьего писка. Ободовка.

* * *

Левицкий, колхозники Ковалев, Козловский, кавказец Мыкертчьен, в шляпах, стандартные идут по птичьему городу, по городу, в котором никто не знает о том, что где-то существует местечко Ободовка и тов. Лысенко.

Никто не обидит здесь «дядю Левицкого», никто не обращает здесь никакого внимания на «дядю Левицкого». Могут только обратить внимание на ямочки, на ямочку в подбородке,— во всей Паталуме нет мужчины с ямпчками.

А что было бы здесь, если на монумент с бронзовым петухом вскрабкался бы подслепова-тенький и мудрый районный агрон-м, вскарабкался бы И сказал им всем — людям, курицам, яйцам, живым и бронзовым:

— Товарищи! Мы же приехали воевать за ваше счастье. Надо проснуться, товарищи! Вот вас землеустроили! Трактора-то хотите, а все вместе робить боитесь. Что ж, может быть, опять землю колышками городить? Посевная кампания тоже, как хата и школа. Как же робить, если у вас нет плана и расчета. Что у вас есть и чего нет. Худоба есть. Нет худобы. Что мамалыщ и слезы есть будем? Дадут нам трактора. Впереди-то хлопчик поедет, а кто за сеялкой пойдет? После трактора-то сколько работы. А с кем колонна говорить будет. Мы должны быть вкупе с нашим социалистическим обществом. Так организуемся, товарищи? Кто за таку думку?

Кто?

Девушки в белых чепчиках? Джентльмены в жилетах с засученными рукавами? Девушки в Паталуме так же похожи друг на друга, как 10 миллионов белых леггорнов.

Птицеводы возвращаются домой, каждый на своей машине. Утром закричат петухи. Алло! Сейчас закричат паталумские петухи, белые, породистые короли королевства белых леггорнов.

* * *

Бондаровка. Наседка. Курятник. Жердь. Ставни. Ку-ку-ре-ку.

А лужицы там, в этих самых Ободовках, Бондаровках покрылись пенкой. Хрустят шаги. Агроном, как из тины, отдирает сапоги из грязи, липкой, засасывающей, ободовской.

Телеграфистка — телефонистка же, у которой всегда флюс, вытягивает щеки, надрывается, конечно, надрывается над трубкой:

— Крыжополь... Дайте Крыжополь, дайте Крыжополь, говорит Ободовка, Ободовка, коммуна...

* * *

Вы не можете себе представить какая радость здесь получить что-нибудь из СССР. Газеты мы читаем с большими перерывами, примерно на дней 16; вчера читал «Правду и «Известия» от 4 октября. Боюсь как бы не оторваться от текущей жизни, поэтому прошу всех, буквально всех,ежедневно писать, ведь вы не забывайте, что это письмо придет к вам дней через 14, в лучшем случае и ответ на него получу тоже не раньше, чем через 14 дней.

Получивши объемистую почту жадно схватывал каждое словцо. Заветная мечта — макаронка осуществлена. Сами макароны поедим и рабочие центры снабдим. Кто кроме Ковтуна специалист макаронный?

Во всех письмах — бодрость. Коммунар держит второй социалистический экзамен. Первый он держал, когда поставил интерес коммуны выше своих личных как крестьянина-собственника; теперь держит второй экзамен, когда интерес массовой коллективизации выше интересов одной коммуны.

Есть поговорка «капля воды пробивает камень». Коммуна в Тульчинском округе была 5 лет этой каплей. А теперь капли по всему Союзу сливаются в потоки. Перед нами задача организовывать не только «созы», как уставные организации, а организовать крупные коллективные хозяйства — с технической переработкой.

Ну теперь, перед тем, как описать вам гигантское птицеводческое хозяйство, город с населением в несколько десятков тысяч птицеводов, о Кольке Гажалове. Он надрывается и это никуда не годится, я вношу предложение, чтобы его прикрепили на довольствие к детдому, пусть впадет в детство. Нужно отвечать за здоровье друг друга. Измотается парень окончательно. Это никуда не годится.

Американец Джемс Бойс положил начало птицеводства в Паталуме...»

* * *

Письма Левицкого читали вслух, обсуждали на ежедневных нарядах.

Играет любимый номер своей программы тов. Лысенко. Его слушают покорно тысячи яиц. Лысенко играет и радуется каждому разбитому яйцу, из которого выходит двигающийся желтый комочек.

Жизнь среди яиц сделала Лысенко мечтателем и музыкантом. Но сейчас он не мечтает.

... Левицкий — сейчас в этой самой Паталуме, где стоит петух. Так значит там...

... конкурс на яйценосность, всех кур, участвующих в конкурсе, кормят одним рационом, почему бы и здесь кооптаху не организовать такой конкурс, так значит там...

... фермы в четыре этажа, в каждом этаже 2500 несушек, этажи сообщаются лифтами, возят корм, в каждом отделении проволочный конвейер для навоза, электрические вентиляторы нагоняют во все углы теплый воздух, а петух леггорн весит у них 4 кило.

Лысенко путешествует по Паталуме (а нельзя ли у нас вентиляторы системы «Уатез» делать из цинковой жести), а как в Паталуме борятся с кровавым цыплячьим поносом?

Лысенко играет на скрипке.

* * *

«Так, если в Америку —  надо будет узнать, как там электричеством коров доят».

Марчук с напряжением следил за развертыванием проекта нового коровника. Марчук следил за тем, как возили, как клали кирпичи. Марчук соображал — корова стоит в стойле и пьет из механической поилки, пьет, а потом включается ток и текут молочные струи, буравят бидоны.

Марчук одел пальто, застегнулся на все пуговицы и чувствовал себя капитаном, когда новые пассажиры — коровы— заняли каюты его корабля.

Марчук сердился, ворчал и не пошел в короварню, когда на наряде в одном из писем Левицкого...

... Корова по узкому проходу торжественно проходит, становится на движущийся круг, семь струй омывают ее зад, вымя, бока. Круг движется. Сухой теплый воздух обдает корову, корова высыхает. Круг движется. На соски надеваются соски электрической доильной машины. Круг движется. Молоко поступает в стеклянные баллоны. Круг подходит к концу оборота. Баллоны переворачиваются в общий чан. Корову додаивают руками. Корова по узкому проходу торжественно направляется обратно в коровник.

А над конвейером — площадка для лекций посетителям. А на площадке стоит не Савва Марчук, а какой-то американец, и Савва много бы не понял из его слов. Им хорошо читать лекции. У них — все моторы, воздуходавные машины. У них не перегружена динамо.

Савва определенно сердит на Америку. На Америку, из-за нее он не пошел один раз в свою новую, только что выкрашенную, блестящую короварню.

Марчук сердился, несколько раз перечитывал письмо Левицкого и выработал следующие предложения производственному совещанию короварни: 1) после каждой дойки место стоянки коровы моется; 2) доярки перед дойкой моют руки; 3) перед дойкой коров вытирают сухой тряпкой; 4) протирают соски теплой водой; 5) для каждой коровы отдельная тряпка.

... Левицкий в Америке. Северная. Южная. Калифорния. Савва в «штате» Ободовка целые дни проводит в короварне.

Текут молочные струи, буравят бидоны. Савва ведет свой корабль без парусов и мачт, а с крышей по молочному океану, а вместо гудков и склянок мычат быки.

— Вот, Гоманючка, выдвиженкой тебя сделаем. И Харьков и Москву увидишь —так часто подзадоривал Гоманючку Левицкий.

И Гоманючка увидала, правда, не Москву и Харьков, Гоманючка увидала город Тульчин.

— От—даже великий город — и дома трехэтажные, и красота кругом.

Тульчин -— его «проспекты» и «дали» поразили Гоманючку, у ней даже голова закружилась от «красоты кругом».

А Левицкий написал, что там дома в восемьдесят зтажей.

— От помни, хоть и вербую, а хворый у в той Америке станет, голова у нашего головы закружится.

Так думает Анастасия Гоманючка, так и говорит своему мужу Ване Гоманюку.

* * *

Пароход идет..., то туман, то дождь, то солнечные волны. И Левицкий качается-—лежит пластом в каюте. Вот взлетает, щекочет высота, падает вниз... За ним бегут, его смывают и другие волны...

За ним бегут волны и полосы. Полосы, ленты кирпичных, железо-бетонных, асфальтовых дорог.

Как по конвейеру. Круг движется. Культиваторы. Фасоль в лотках проходит моечную машину. Машина вынимает влагу из белья. Машины сортируют яйца. А к качке привыкнуть нельзя.

Раньше мечтал о ней. Теперь ее знаю. Небоскребы тоже переносят качку. Вот мятные лепешки. Думал страна небоскребов. Небоскребов, но и легких построек, рассчитанных на несколько лет. На несколько лет. У нас же через несколько лет.... Левицкий лежит смятый, уничтоженный качкой. На его чемоданах наклейки на разных языках. В чемоданах каталоги словари, модели, воротнички, а зачем мне теперь воротнички? А у меня нет кепки. Дома должна висеть желтая котовка с поцарапанным козырьком. Хорошо бы сейчас ее одеть и посмотреть, как сочетается она с костюмом.

Он лежит смятый качкой, котовец, кавалерист, председатель коммуны, человек фантазии и цифровых расчетов, «американец» с ямочками, в каюте тихоокеанского экспресса.

«Блудный сын» возвращается. У него такой же модный костюм, как у всех американцев, едущих попирать «сухой закон». Вышел бледный (как будто внутренности кто-то выпотрошил и кто-то взбивает кишки) на палубу. Крепился, не выдержал и «поехал в Ригу»... А в тошноте качалась мысль.. а если бы впереди... здесь в Океане... не было бы Ободовки... тошнило бы — там, откуда отошел экспресс, тошнило бы, всегда тошнило бы...

«Мирная программа Северо-Американских Соединенных Штатов, один из пунктов которой гласит...» Мирная программа. Жуют ароматную жевательную резину-гумми, в салоне утрем католическая месса, а вечером фокстроты, и джентльмены топчутся на одном месте, а экспресс... в Ободовку... то туман, от дождь, то солнечные волны.