Литературная газета, 30 сент. 1929, № 24
ПО ШАХТАМ И РУДНИКАМ
Очерк *)
*) Очерк о поездке группы литературных работников в составе: Д. Борисова, К. Митрейкина, К. Финна, Н. Холмина и В. Шмерлинга, командированных культотделом ЦК союза горнорабочих в районы Подмосковного бассейна и Центральио-Черноземной области. Группа провела в рабочих районах больше двадцати литературных выступлений, а также работу по оказанию помощи библиотекам, клубам и красным уголкам, редакциям стенгазет и рабкоровским кружкам.
Под'емная клеть выбрасывала шахтеров на поверхность земля. Мы увидели их прокопченными угольной пылью, суровыми и сонными от усталости.
Они качали свои лампочки, и огоньки, растворяющиеся в белизне утра, сразу же тухли.
В «нарядной» шахтеры узнали, что скоро будет собрание и нехотя стали усаживаться на полу и по скамейкам.
— Что о технике безопасности доклад-то будет?
— Норму нам повышать хотите? — раздавались вопрошающие голоса. Тогда предшахткома, о какой-то, особенно, таинственной интонацией в голосе, сообщил: «Первым вопросом будут поэты со стихами, а потом текущие дела».
Шахтеры о недоумением оглядывали нас — чего собственно говоря «поэты» хотят от них?
Когда кончился вступительный доклад о современной литературе, стоила полная и грузная тишина. Ни одного вопроса. Шахтеры переглядывались между собой и с таким же упорством, о каким они привыкли копаться в земле, молчали.
Мы что-то говорили, пожалуй горячились, в патетическия местах ударяли кулаком по столу и... и вот — молчание, безразличное и тягучее. Чувствовалась какая-то огромная пустота между нами и слушателями. Мы не были связаны теми необходимыми нитями, по которым течет ток взаимного понимания и общей заинтересованности. Наши заготовленные заранее слова оказались пустыми, как... гнилые орехи.
После того, как усердный секретарь, не знавший как вести протокол такого необычайного собрания, вывел у себя на листе: «выступление поэтов и доклад принять к сведению», мы разошлись в разные стороны.
Шахтеры, снимая свою брезентовую спецодежду, как-то с недоверием оглядывали нас... Мы же удалились в «Дом для приезжих» с чувством, как-будго мы только что, в чем-то таком, неуловимом, досадно провинились.
Здесь, среди бараков, одиноких вышек и протяжных гудков мы ощущали себя только... «приезжими».
* * *
Весь рабочий поселок был увешан плакатами, сообщавшими о том, что «сегодня будут выступать молодые красные писатели со стихами, рассказами и докладами».
Целый день председатель правлепия клуба и библиотекарь суетились, водили нас по всем уголкам, где были работа и люди.
Еще до выступления мы знали наших будущих слушателей. Мы выслушали их рассказы и об'яснения у вагонеток и забоев под землей.
К нам сносили с осторожностью и с легкой краской смущения люди свои рукописи. Оли относились к ним, как бы снисходительно — «так, все это пустячки, между делом ведь». Но было видно, что эти «пустячки» чрезвычайно дороги тем, кто «между делом», может быть и ночами, заполняли эти щедро написанные тетради.
В клуб мы пришли, окруженные говорливой кучкой.
Вопросы начались до начала доклада. Да и доклад часто превращался в ответы на записки, кидаемые с мест.
Молодых поэтов неохотно отпускали с импровизированной трибуны. Опрашивали о том: имеются ли у них книга и с большим сожалением выслушивали, что «молодые, да красные» поэты не имеют еще полных и неполных собраний сочинений.
К концу вечера подошли строительные рабочне-сезонники. Они пришли как раз тогда, когда говорили о современных частушках
— Ну, что там частушки — срамота одна, — заметил один, повидимому, очень серьезный парень.
После того как докладчик со .всем пылом начал защищать частушки, в президиум поступило предложение закончить наш вечер частушками и гармошкой. Быстро образовался круг. Захлопали ладони. Через несколько минут не было ни одного весельчака, который бы не пропел вихрастого четверостишия, а еще через несколько минут один из «московских писателей» пустился впляс, отбивая под общее одобрение настоящую чечетку.
Этот номер был вне «литературной программы».
Утомленные, но переполненные радостным ощущением того, что за иаше недлительное общение с этими людьми мы внесли какое-то разнообразие в их жизнь, мы уходили с этого вечера. Только поздно ночью гудок, разорвавший тишину, прервал затянувшуюся беседу, так как нашим особенно горячим собеседникам было пора спускаться в шахту на ночную омену.
* * *
Эти два выступления группы писателей, командированной ЦК союза горнорабочих, внутренне противоречивы. Но они, в каком-то смысле и показательны, несмотря на то, что между ними не было большого временного промежутка.
Когда мы выступали в первый раз, то говорили в неизвестное. Мы привезли с собой заранее выработанную программу, продуманную и согласованную, но она лопнула, как мыльный пуеырь, при первой попытке осуществления. Совершая путешествие из одной комнаты в другую по длинным коридорам Дворца Труда, мы не имели ясного представления о тех, к кому едем. Чем дальше и больше отступали мы от выработанного плана, от заранее, быть может, приготовленных слов, тем больше достигали успеха в работе. Мы приготовились говорить только о литературе, о современных группировках и направлениях. Оказалось, что нам пришлось отвечать я разяснять подчас вопросы тарифной сетки, расценок, землеустройства и коллективизации.
Разговорами об имажинизме и футуризме мы не могли исчерпать интересов наших слушателей. Да и, пожалуй, все эти «измы» были на шахтах и рудниках самыми неинтересными вещами.
В нас видели вообще «культурных людей», и сама масса расширяла необъятно границы нашего задания.
О литературе нам пришлось говорить другим языком, другими образами и сравнениями.
Бывали случаи, .когда на вопрос, кто из присутствующих знает имена Пушкина, Гоголя, подымались только одинокие руки. Приходилось выступать и говорить о литературе перед теми людьми, которые не прочитали в жизни ни одной строчки художественной литературы.
Неведомый для них мир искусства становился заманчивым, когда синя узнавали, как ж какими нитями этот мир связан с их же жизнью, когда в их памяти запечатлевались рассказы о жизни и пути писателей, о классовой борьбе в литературе.
* * *
На несколько десятков километров раскинулась огромная пустыня под Москвой. Две-три шахты среди степей, деревянный барак и узкоколейка. Здесь нет донбассовсвой мощи, пространств, заваленных черными богатствамв, переплетающихся железнодорожных веток, груженных составов, больших, хотя и неблагоустроенных, пахнущих недрами поселков.
Подмосковный бассейн уже с давних пор привык быть на положении «пасынка» промышленности. Рыхлый и мягкий бурый уголь был не особенной приманкой. О нем говорили презрительно: «и вонюч, в не горюч». Крестьяне из тульских и рязанских деревень смотрели на шахты как на побочный промысел. Когда наливались колосья, они быстро меняли кирку на косу, и шахты стояли месяцами без работы и рабочих.
В этом году к неизвестному озеру у Бобрика-Донского проложили следы автомобильные шины.
... Из затерявшегося среди лесо-степи Иван-озера текут два ручейка. Деревенские ребятишки пускают по ним выдолбленные из коры лодочки.
Ручейки текут в камышах, извивающимися змейками. Один ручеек — Дон, другой — Шат. Они уходят друг от друга, разливаясь с верстами потоками, один к Черному морю, другой в Каспий.
Озеро и ручейки оглядывали комиссии, на берегах развертывались бурные споры.
Здесь будет строиться огромная электростанция в пять Волховстроев. Она будет питать своим током мощный химико-промышленный комбинат. Отсюда пойдет газопровод на Тулу и Москву.
На двенадцатый год революции Московский уголь получил, наконец, признание. Его недостатки будут обращены в миллионные ценности: серную кислоту и алюминий.
«Подмосковная пустыня» за пятилетку должна покрыться нитями железных дорог, фабриками и сотнями новых вышек.
В клубе рабочих Рыковского рудника Бобряковского района директор «Мосгля>, тов. Ананьев, делал доклад о сущности Подмосковного бассейна. Речь его была проникнута неподдельной убедительностью.
Цифры подтверждали под'ем и пафос слов.
Но шахтеры, в большинстве крестьяне окружающих деревень, слушали его равнодушно, как-будто все это будет строиться не здесь у них в Бобриках, а где нибудь на полюсе.
Сейчас они больше думают о своих избах, но ведь новым машинам, новым стайкам нужны люди, срощенные всей своей плотью с производством. Подмосковная пустыня должна покрыться не миражными оазисами, а крупными пролетарским центрами. ...Тульские безграмотные крестьяне смогут ли они в своем развитии также шагнуть вперед, как Подмосковный бассейн в пятилетку?
Огромное брожение в строительстве и, на ряду с этим, подчас полное прозябание в культурной жизни. Культурный рост отстает от хозяйственного.
Вместо напряженной работы, которая тоже должна итти «индустриальным темпом», чтобы поднять уровень шахтера, красные уголки превращаются в уголки скуки, или же только манекенной жизни.
...В большом летнем театре на Рыковоких рудниках выступала группа халтурствующих гастролеров — псевдо украинская опера. Опера шла под аккомпанемент «неистовствующего суфлера» и расстроенного рояля. В местах, когда требовалась музыка, сцена дрожала от стука — давали сигнал глухой пианистке. Со сцены без обстановки, почти скороговоркой, лился густой поток пошлятины и фальшивых голосов! Но надо было видеть, с каким восторгом лринимались эти гастроли. Люди были довольны, потому что и это «искусство» было чрезвычайно редким на шахте.
Рыковский район считается самым сильным по культработе... Другие не увидят и украинцев.
В библиотеках скучный подбор книг, брошюры, оставшиеся от времени военного коммунизма. Мало читают, да и читать нечего.
На одной шахте человек, имеющий звание «завклуба», встретил нас чрезвычайно «радушно», сообщив, что «по смете все получает, а в нашей помощи он вообще не нуждается, так как стенная газета выходит только по торжественным праздникам, да вообще им не нужны доклады», и он скрылся от нас по своим весьма срочным делам — принимать... солнечнее ванны. Вечер на шахте не состоялся потому, что администрация решила посетить в этот день какое-то увеселение на ближайшей железнодорожной станции.
Косность и безразличие часто встречали нас и мешали в работе. Об этом необходимо сказать, потому что зто исходило не от массы, а от единичных лиц, поставленных защищать интересы масс.
* * *
«Надо много сделать» — истина типа «открытия Америк». Об этих истинах нам часто приходилось думать. Ведь и наша работа была в сущности только «гастролерской». Мы взбудораживали интерес к литературе, к сознательному чтению, но с каждого места, соблюдая маршрут, быстро «смывались».
Все участники группы — еще молодые работники в литературе. Поездка по шахтам и рудникам каждому сказала то, что раньше было не оформленным.
Литературная работа должна быть не только над листом бумаги. Активная работа каждого, как разностороннего культурника, должна войти в литературный быт. Это будет лучшей школой жизни, где каждый будет занимать свое соответствующее место в борьбе за культуру. Это же и явится одновременно лучшим и полноценным накоплением творческого материала.
В каждом из нас осталось чувство хорошей неудовлетворенности: такие поездки надо делать не налетами, а как постоянную, длительную и углубленную работу.
На каменоломнях под Липецком после нашего выступления рабочие, как запорожцы на картине Репина, сидели у большого камня и писали свое послание в ЦК. Их слова будут и нашим общим выводом: «Литературная группа центрального комитета горнорабочих посетила Студенский каменный карьер. На собрании рабочих они сделали свое литературное выступление, как с докладом о литерагуре, так и читали нам свои стихи и рассказы. Первый раз за свою жизнь мы видели людей, которые пишут в книгах и журналах. Но и мы рассказали нашим красным писателям о нашей жизни. Пусть опишут, чтоб все знали, как мы работаем. Редко к нам приезжают московские люди, вроде, как забывают нас. Мы же хотим их видеть у себя как можно чаще, чтобы культура не только в городах была. И еще мы просим, наших писателей, чтобы они поведали кому надо, чтобы нам для работы дали нужную спецобувь. Стихи и рассказ «Суп» о белогвардейских гадах тронул нас шибко, за что и благодарим высоко стоящие органы».
В. Шмерлинг.
