Дата не указана. На листе, не вошедшем в текст, упоминается 4-й съезд СП СССР, проходивший в мае 1967 г., таким образом, письмо можно датировать 1967-68 г.г. Правки оригинала в приводимом тексте не отражены, неразборчивые места заменены отточиями. Первый из сколотых скрепкой листов письма — его план (текст не приводится, см. оригинал). В нем за разделом 4 о "Детях Ивана Соколова" следовали части 5 - "Леша - презид. акад. Наук" (предполагавшаяся книга о "юных химиках"), 6 - "Дочка" и 7 - заключение. Поскольку письмо не завершено, а машинописный вариант текста не найден, предполагаю, что письмо не было отправлено адресату.Г.Ш., 2014
Оригинал: план, стр. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 6а, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22.
Глубокоуважаемый Петр Нилович!
Автор этого письма — Шмерлинг Владимир Григорьевич. Родился в 1909 году в г. Мичуринске.
Еврей по национальности. Родной язык — русский. Беспартийный. Член Союза Советских Писателей СССР (московская организация).
Основные книги "Югосевер" (с предисловием А.Серафимовича), 1931 г., "Мичурин", 1934 г., "Котовский", 1937, "Штаб-трубач", 1941, "Котовский" 1949 и ряд посл., "Сталинградцы" (в соавторстве, литзаписи) 1950 г., "Дети Ивана Соколова" 1954 г., "Дочка" (с предисловием Стасовой Е.Д.) 1965 г. и др.
Должно быть с большим опозданием, но я все же решил обратиться лично к Вам, Петр Нилович. Такие письма мудрые люди советуют писать кратко. Мне же придется испытать терпение читающего эти строки. Слишком многое накопилось, поэтому, чтобы не быть голословным, вынужден начать издалека...
В 1937 в серии "Жизнь замечательных людей" вышла моя книга "Котовский". Я задумал ее как биографический очерк, журнал же "Красная новь" поместил эту вещь так, как обычно печатают романы и повести. "Котовским" была открыта десятая книга "Красной Нови" за 1937 год. редактор "Красной Нови" В. Ермилов писал мне: "Ваша работа о Котовском — очень полезная и интересная вещь".
Когда вдова Г.И. Котовского прочитала эту книгу, она написала мне: "Книга хороша тем, что она правдиво отображает образ Григория Ивановича. Вы верно провели через всю книгу его порыв, его горение, его борьбу за идею коммунизма. 12 дет я страдала, 12 лет я ждала этой книги. Спасибо Вам (письмо от 7.XI.-37 г.)
Книга вышла в трудное время. В рукописи то и дело мелькали имена Якира, Гамарника, Гарькавого, Дубового, Тухачевского и многих соратников Котовского — для которых 1937 год оказался роковым. В процессе моей работы над рукописью редактор тов. И.Генкин — замечательный большевик (его недостреляли белые, он был выкопан из могилы) писал мне, что надо сильней показать идеологическое на Котовского его ближайших сподвижников т. Якира и других. А через несколько недель и автор и редактор в спешном порядке вымарывали из набора книги целые куски, абзацы, (....).
Только авторитет Генкина и поддержка МК спасли тогда эту "опасную" рукопись. Но и в таком виде книга была встречена положительно. Очень много отзывов, начиная с "Правды". Это издание и последующие были переведены на многие языки народов СССР, а также на румынский, чешский, венгерский, корейский, китайский и др.
В дни испанских событий "Котовский" выпусками выходил в республиканской Испании для бойцов интернациональных бригад.
Конечно, и тогда у книги появились злопамятные недоброжелатели — те, кто претендовал быть отмеченными на ее страницах как "вторые и третьи Котовские" или на роль Фурманова при Чапаеве и т.д., не имея на это никакого морального права.
В основном же я не ошибусь, если скажу, что целое поколение советских людей — с Котовским Г.И. познакомилось по моим книгам. О том, как в разные годы книга жила в народе, я узнавал из писем читателей. Воениздат поздравил меня с творческой удачей. Приведу только три отзыва.
24/VII - 40 г.
Признаться вам, я лежал в лазарете больным и когда я стал ее читать, то она на меня так подействовала и заставила меня быстрее выйти из лазарета. Книга "Котовский" дает энергию (........) к победе и дух поднимает (...). Вот такие книги читать перед боем. Книга эта дала мне горючего.
Курсант Московского Технического Училища им. Менжинского Мигалев К.В. п/я 16
30/VIII - 42 г.
И вот спустя два года после выпуска этой замечательной книги мне пришлось встретиться с ней, т.е. прочесть ее. Читавя в свободное время, а его так мало бывает, все же в короткие часы удалось закончить. Очень большое впечатление оставила эта книжонка в сердце каждого бойца, которые с таким вниманием слушали, впивались в каждое слово, произнесенное чтецом, не нарушая тишину ни одним шорохом. Только вдали изредка слышны были орудийные выстрелы озверелого фашизма.
(.....) очень часто воздушная тревога, вот и сейчас гудит сирена, надо приготовиться, помочь нашим самолетам подняться в воздух. Мы девушки — бойцы, добровольно вступившие в армию, работаем шоферами при авиации. (....) ППС 556 (...) Давыдова, Гриценко.
1957 год.
На отдельном столе лежит книга Владимира Шмерлинга "Котовский", выпущенная Кишиневским издательством. Автор посвятил несколько лет своей жизни собиранию и систематизации материалов о Котовском и написал строго основанный на фактах очерк жизни Котовского, жизни, похожей на увлекательнейший роман. Отвага, находчивость, дерзкая выдумка, железная воля и упорство, великодушие и непримиримость, бесстрашие, непоколебимая дисциплина, доброта и беспощадность — вот черты обаятельного образа, который увлекает читателей этой книги.(Книга из серии "Наша Родина" - путешествие по Молдавии, стр. 114-115).
Каждая моя книга о Котовском содержала обильный новый материал, но только после съезда передо мной открылась возможность восстановить самый первывй вариант книги, рассказать о реабилитированных котовцах, вскрыть взаимоотношения Котовского с такими людьми, как Якир и Тухачевский, многое пересмотреть (о гибели Котовского) и исправить. Казалось, наступило время завершить многолетнюю работу. Значит, не напрасно я хранил хоть (....) но бесценные записи бесед о Котовском с тов. Якиром, Дубовым и материал длительных и неоднократных бесед с "мужицким генералом" Н.Криворучко, воспитанником Котовского Дм. Пасечным (?)б комиссаром Жестокановым, председателем коммуны им. Кортовского и любимцем Григория Котовского — Виктором Левицким.
И Вот этим углубить обобщающую характеристику Котовского как "храбрейшего среди скромных наших командиров и скромнейшего среди храбрых" (И.Сталин). Эти слова я всегда помнил, когда писал о Котовском...
Я обратился в редакцию "Жизнь замечательных людей". Там я пришелся не ко двору. В Воениздате меня поддержали и благословили начать работу. Главный редактор (.....) А.Крутиков обратился с рядом писем в архивы страны: "Военное издательство просит дать возможность писателю Шмерлинг В.Г., перерабатывающему свою книгу "Котовский", пользоваться документами и материалами о Котовском (7 сент. 1955 года). А через три месяца, 20 декабря тот же Крутиков уведомил меня письменно: "Вы предлагаете дополнить книгу о Котовском новыми фактами из его биографии и переиздать ее у нас в Военном издательстве. К сожалению, мы лишены в ближайшие год-два [возможности] увеличивать портфель переизданий. Издательство сейчас занято обеспечением выпуска новых книг к 40-летию Великой Октябрьской Социалистической революции и (....). на это все усилия и бумажные ресурсы. От переиздания мы вынуждены пока отказаться"...
Только потом мне стала известна подоплекеа такого (....) отказа: "год-два". на горизонте появился новый автор, который пишет... роман.
Прошу поверить мне, что я, собирая материал о Котовском, — я считал, что жизнь Котовского — неисчерпаемый источник многих пьес, поэм, романов. Я же поставил себе задачу более скромную и мне посильную — рассказать о Котовском средствами документальной прозы. Я опирался на (....) людей, окружавших Котовского. Даже такой мастер как Б. Лавренев, попытавшийся написать роман о Котовском "Буйная жизнь", впал в бульварщину. Мне казалось, что сдержанность тона и сухость изложения только подчеркнут буйную жизнь моего героя. Но я знал, что придет время, и большой художник создаст о Котовском — больше. И мой труд и мое собирательство будут не напрасны.
Как обрадовался я, когда узнал, что И.Бабель собирается написать о Котовском. Часами рассказывал ему; встречался с А.Каплером, когда он готовил сценарий о Котовском, как рецензент помогал драматургу (.....) в его работе над (......) пьесой о Котовском. В романе писателя А.Голубова "Когда крепости не сдаются" образ Котовского в основном написан автором по материалам моих книг, о чем свидетельствует прямое использование моего текста —
"В самой большой, светлой, обклеенной серебристо-серыми обоями комнате Котовский устроил свой домашний кабинет. На одной из стен висела огромная карта Европейской России.
За деревьями вмиднелись поля и полотно железной дороги. На середине письменного стола, накрытого темно-зеленым сукном, стояла гипсовая фигура В.И.Ленина во весь рост, а сбоку — черный бюст К.Маркса" (В.Шмерлинг. 1949 г.)
"Кабинет был самой просторной комнатой в доме. Серебристо-скерые обои и огромная карта Европейской России на стене придавали ему (....) торжественный вид. За окном кабинета лежало далекое поле, пополам перерезанное железнодорожным полотном. На письменном столе, обитом темно-зеленым сукном — белая фигура Ленина в рост и черный бюст Маркса". (А.Голубов 195(...) г.
"Потрясенный горем, стоял он одну из смен почетного караула у гроба гения человечества, великого организатора и вождя большевистской партии и советского государства. ... Именно в эти скорбные дни Котовский решил поставить перед партией и правительством вопрос о создании в Приднестровье Автономной Советской Социалистической Молдавской Республики". (Шмерлинг, 1949 г.)
"Он стоял в карауле у гроба Ленина. ... Именно в эти трудные, торжественно-печальные ленинские дни задумал Котовский поставить перед партией и правительством вопрос о создании Молдавской автономной советской республики" (Голубев).
Эти примеры можно без труда умножить. Но все они — только капля в море, — романе о Карбышеве. И, к чести Голубева — он заранее, до выхода романа поставил меня в известность о этих эаимствованиях, а я испытал чувство огромного удовлетворения, что как-то помог Голубеву — Котовский органически вошел в роман о героическом генерале, прославившем себя в Великую Отечественную войну.
До (...) вышла книга писателя М.Тардова "Котовский". В "Советской Украине" появилась отличная статья "Повторение пройденного":
..."Конечно, биография есть биография, факты ее неизменны и тут ничего не поделаешь. Но задача писателя М. Тардова, при наличии биографической повести Шмерлинга, сводилась, очевидно, к тому, чтобы сказать что-то новое, свое о Котовском, а не повторять, не перепевать уже вышедшее произведение о нем, и не только по содержанию, но и по расположению материала и по форме. Это повторение становится очевидно при сравнении "Котовского" Шмерлинга и "Котовского" Тардова. Это дело совести автора. Исторические факты принадлежат всем.
Но вот в 1957 году в издательстве "Советский писатель" вышла "Повесть о Котовском" Бориса Четверикова. Солидный том — 728 страниц. Роман о близком герое. Я погрузился в чтение и, признаться, моему удивлению не было конца. Давно не приходилось сталкиваться с такой "паточной бульварщиной": "В самом деле, (....) могла еще нравиться. В ней чувствовалась порода. И она была так (......)", ..."и он осыпал ее поцелуями, так что онеа еле переводила дух во время коротких перерывов".
Что за (....) рецензия, через десять лет после выхода этой книги. да в какой мере — мое мнение — может быть объективным? Но я вынужден писать об этом, так как Борис Четвериков, пытаясь перешагнуть книгу Шмерлинга — на всем протяжении своего пухлого романа (...) самым бесцеремонным образом воспользовался моими книгами о Котовском. Он старательно изучил все издания, все варианты. Ведь такие произведения строятся не только на исторической основе, но и на авторской фантазии, раскрывающей правду событий. Борис Четвериков заимствовал и детали, и слова, и целые эпизоды, рожденные и выстраданные не им...
Многое Четвериков пересказывает своими словами, довольно хитро и тонко, но от этого суть не меняется. Но и здесь чувство меры явно нарушено.
Только несколько примеров: стр. 3, стр. 4. с.5.
Также перекроил он и других авторов, писавших до гнего о Котовском. От себя же четвериков внес в свою повесть ходульность, риторику, путаницу и искажение фактов. Не надо обладать большим лмитературным вкусом, чтобы понять — это не написано, а "состряпано".
Самое же удивительное в том, что произведение Четверикова нашло яростных и влиятельных защитников в писательской организации РСФСР. Нет парвил без исключения. А по существу Четверикову было предоставлено "право писать плохо". Критические голоса были подавлены... и представлены как "дружеская помощь".
Я не читал вторую, (....) романа Четверикова, выпущенного Воениздатом, потому что не мог быть равнодушным к Котовскому, к любимому герою. [Потому] что не расставался с надеждой — несмотря на все препятствия, (....) снова вернуться к Котовскому, чтобы завершить работу над его биографией.
Сколько разных авторов писало о Щорсе. Романы, повести, очерки, рассказы... Это и хорошо. И раньше о Котовском писали такие советские писатели, как Б.Лавренев, В.Каверин. Это закономерное литературное соревнование... Мне же была закрыта дорога к Котовскому. В то же время других авторов биографий хвалили за то, чито они постоянно возвращаются к своим героям, которых не забывают. Мне же в издательстве закрыли дорогу. Мог лди я тогда даже протестовать против "пересказа" и "заимствования". Я чувствовал себя бесправным, хотя многие и многие читатели (....) что книги Четверикова совсем в другом направлении — и возросший интерес к Котовскому требует более полной биографии этого замечательного человека...
...В свое время я начинал как журналист. Мои очерки печатали в журналах "Октябрь", "Наши достижения", "Молодая гвардия"; длительно сотрудничал я в газете "За пищевую индустрию", "Литературной газете" и др. И вот я снова попытался вернуться на это поприще. Еще школьником, будучи (...), я познакомился с директором Московского Зоосада, крупным ученым Завадовским Михаилом Михайловичем. В 1955 году я узнал, что он никак не может внедрить в жизнь открытую им чудодейственную сыворотку, благодаря которой достигается многоплодие овец. На пути Завадовского — Лысенко.
Узнав о том, как высоко чабаны (......) среднеазиатских республик ценят СЖК и применяют ее по своей инициативе, я понял, что работы Завадовского по гормональному воздействию на многоплодие овец раскрывают новые тайны в овладении человеком законов природы. Я почувствовал в академике Завадовском настоящую мичуринскую страсть и (....) поставить науку на службу практических достижений. Такие (....) ученые создают новые пути для переделки природы.
Долгое время изучал новую для меня область. Написал статью "Судьба чудесной сыворотки" в "Литературную газету". Мне же ее переслали обратно, предварительно позвонили(?) "мол вопрос спорный. Со стороны приверженцев "мичуринской биологии" посыпятся возражения и газета не может по этому поводу открывать дискуссию. Я же, чувствуя большое значение работ М.М.Завадовского — решил обратиться уже не в печать, а лично к Анастасу Ивановичу Микояну.
Цитаты из письма 19 мая 1955 г.
Потом академик М.завадовский говорил мне, что ему известно, что мои послания о нем попали в Министерство Сельского хозяйства и даже к тов. Воронову. К тому времени "опальный" академик рлдучил возможность возобновить свою деятельнось(?) в лаборатории и на практике. речь шла о расширении этих работ...
Я же решил написать о том, что меня тогда волновало — о скульпторе Сергее Тимофеевиче Коненкове. Я познакомился с ним, когда Сергей Тимофеевич работал над бюстом Котовского.
Коненков произвел на меня большое впечатление. Он подробно рассказывал мне свою прошлую жизнь. сетовал на свои трудности, на булавочные уколы врагов. А однажды даже признался — что помышляет окончить свою жизнь самоубийством. Но вскоре это настроение сменилось в нем жадностью к работе.
Я совершил с С.Т. Коненковым несколько длительных поездок по стране — Молдавия, Карелия, Смоленщина. Часто бродили по московским улицам. Коненков во время таких прогулок предавался воспоминаниям.
Так, естественно, накопился большой материал о скульпторе. К тому времени из всех сегодняшних наград Сергей Тимофеевич был удостоен Сталинской премии 3-ей степени.
Я написал юольшой очерк о нем "Под звуки кантеле". В журнале "Дружба народов" мне ответили, что очерк носит характер восхваления и поэтому не подходит...
В журнале "Новый мир" — очерк оказался потерянным...
Из альманаха "Наш современник" пришел ответ: "ваш очерк, к сожалению, не сможем использовать в альманахе из-за недостатка места. Рукопись возвращаем. 18 февраля 1956 года." Ленинградская "Звезда" вежливо уведомила: "редакция "Звезды" ознакомиласьс Вашим очерком "Под звуки кантеле". Мы не сможем его использовать на страницах нашего журнала. Отдел очерков на ближайшие номера заполнен материалами по плану, утвержденному редколлегией. Вряд ли мы сможем и в дальнейшем внести в план журнала Ваш очерк (20 января 1956 г.).
Одним словом, от ворот поворот и "в ближайшие", и "в дальнейшем". И ни одного слова по существу.
Столько лет прошло, а я отвлекаю этитм сейчас внимание секретаря ЦК КПСС. Отвлекаю — так как это поясняет, почему мне пришлось в дальнейшем писать не от своего имени...
С июля 1955 года по январь 1962 года я стал писать от имени Сергея тимофеевича Коненкова... "Правда", "Советская культура", "Коммунист" ...
Для этого мне пригодилось все то, что я собрал, когда предполагал писать о Коненкове от своего имени. И отвергнутая "Под звуки кантеле" пригодилась... Я овладел формой от первого лица. Статья "думы скульптора", опубликованная в "искусстве", имела большой успех. Посыпались заказы. Коненковым нравилась моя работа. Даже когда я на время уезжал из Москвы — не прекращались заказы. Телеграммы. Телефонные звонки. Связь с редакциями вошла в быт Скульптора.
Это поглощало в основном мое время. Хотелось, чтобы все, подписанное Коненковым — было на уровне его мастерства, как творца, на уровне самой высокой культуры. Я вкладывал в это все свое вдохновение и чувства, особенно когда писал в "Правду".
Даже по ночам во сне — я писал эти статьи. Доходило до галлюцинации, будто и у меня выросла борода...
Об этом — я никогда и никому не говорил из литераторов. Не хвастался этим сотрудничеством. В этом же письме решил написать, как было.
Шмерлингу отвечали: "Автору надо начинать с азов, очень много учиться и лишь потом браться за перо"... (30/VII - 55). А когда Шмерлинг писал за Коненкова — его статьи получали премии, а из разных редакций Скульптору писали, что он пишет лучше самых маститых писателей. "Мы уверены, что Вы напишете, как всегда, удивительно. И это будет украшением "Правды" и радостью для миллионов наших читателей".
Но настал день, когда я решил раз и навсегда покончить с этой деятельностью. Коненков человек сложный. Эта сложность ясна в свете оценки В.И.Лениным — противоречий Л.Н. Толстого...
Я думаю, что-то появилось за семь лет моего сотрудничества с С.Коненковым и М.Коненковой — изумительным режиссером-организатором и (........) принесло пользу не только супругам. Я видел людей, которые вырезали и собирали эти статьи... Они и не подозревали, что я имею к ним какое-то отношение.
Я горячо желаю сергею Тимофеевичу Коненкову, на радость советского искусства дожить до 100! а так как о своем "соавторстве", Петр Нилович, я пишу только лично Вам, я уверен, что (...) ни в коей мере не нарушу покой Сергея Тимофеевича.
2
"Часто узкие, личные мотивы ставятся на первый план, иногда с таких позиций оценивается то или иное произведение. Случается, что критерием оценки произведения становится не сама работа, а ее автор.
Если последний окружен "друзьями-приятелями", то он может не беспокоиться — его произведение получит высокую оценку, даже если оно в действительности слабое. Если же данный автор в плохих взаимоотношениях с несколькими критиками, писателями или деятелями искусства, то горе ему, ибо, если даже и удалась его работа, то все равно что-нибудь да и найдут в ней и, как говорят, "разнесут" ее."
Эти слова из "Литературной газеты" 28 декабря 1957 года мне особенно запомнились. Ведь это обо мне.
Горе мне!
Повестью для детей "Дети Ивана Соколова" я стремился отчитаться за все, что видел и пережил в годы Великой Отечественной войны, показать не только батальную сторону, но дать картину народной жизни, то, что удалось почувствовать в душе народа.
Мой герой — мальчик, оказавшийся свидетелем битвы, не только бойцы, но и женщины, девушки.
Повесть встретили гостеприимено. редактор С.Миримский (?) писал мне: "Повесть на верном пути. Я ее читал и у меня только одно пожелание, чтобы она была продолженана таком же хорошем уровне".