Письмо И.С. Никулину

Письмо В.Г. Шмерлинга И.С. Никулину от 15.04.1976 г.



Дорогой Иван Степанович!

Да! Все сроки давно прошли. Но не буду оправдываться, а время потрачу на письмо.

Вообще-то кажется мне, во время сбора материалов - переписка полезна, но когда очерк /статья/ уже готовы, вряд ли нужно знакомить с текстом именно того, о ком идет речь.

Что-то исправлять, редактировать о себе мне не по нраву и всячески противоречит моим правилам. Мне надо было сразу же от всего этого отказаться и не вводить Вас в заблуждение и в напрасные ожидания... Тем более, что почти все, что Вы написали в "Подснежниках из Мичуринска", мне было известно по тексту для радио и не вызвало с моей стороны возражений.

Но когда я получил Вашу рукопись и заново ее осмыслил, сразу же возникло досадное чувство. В своем письме Вы написали о требованиях издательства. Но ведь это чистой воды местничество.

Не мне Вам доказывать о недопустимости местничества во всем что касается советской культуры. Одно дело местный колорит, своеобразие, неповторимость самобытного, традиционного...

Ведь возможен и земляк, который проявил себя не на местной теме, но он всячески дорог нам, мичуринцам, так же как и не мичуринцам... тут все в чувстве меры, в позиции автора, а не в издательской конъюнктуре.

Из этого общего положения позволю перейти к своей особе.

Все начинается с детства.

С детства родилась мичуринская тема.

В детстве - в 1921 году, когда мы летом жили в Моршанске (приехали из Москвы подкормиться после голодной зимы) я видел Котовского и много слыхал о его кавалеристах...

В детстве были брошены и семена, которые через много лет проросли в книгах "Дети Ивана Соколова" и "Дочка".

Мне еще не было пяти лет, когда началась первая мировая война. Она застала меня вместе с матерью в Берлине.

Мать, как "русскую шпионку", и ее сына заключили в лагерь для военнопленных. Кстати, там же находился "почти земляк" (по Воронежу) Анатолий Дуров.

Много страданий выпало тогда на нашу долю.

Вернулись мы на родину при первом обмене пленных, если не ошибаюсь, в конце 1915 года. Фотограф Булла заснял эпизод на границе: мальчик обнимает бородатого жандарма. Эта фотография была напечатана в одном из журналов. Этот мальчик - Ваш покорный слуга. Наше возвращение было тогда для Козлова большим событием. Среди встречавших был и Иван Владимирович Мичурин.

А в августе 1919 года, когда мне шел десятый год, я был очевидцем всего того, что так ярко описал К.Федин в "Необыкновенном лете".

Во время набега Мамонтова я скитался по городу, видел зверства белогвардейцев, потом ушел из города (из Дома Наумовых на набережной, через городской сад) и по дороге уже за городом встретил красных конников, с которыми вернулся в Козлов...

Отсюда повышенный и постоянный интерес к теме "Дети и война"...

Я представляю, как Вы листаете альбом, в котором собраны мои статьи, напечатанные в дни Отечественной войны в красноармейской газете "Вперед за Родину". Вы обратили бы внимание на статью "Как это было" (Вперед за Родину №264, 25 октября 1941). В этой статье я на следующий день после того, как это произошло, описал, как фашисты обрушились на мирный древний Торжок:

"Задрожали дома. Зазвенели стекла. И люди, сразу стряхнувшие сон, объятые тревогой, выскакивали из жилищ. Бежали женщины с детьми на руках, с младенцами, завернутыми в одеяла.

В эту ночь я приобрел много новых маленьких знакомых. Случилось так, что вокруг меня, как военного, собралось много детей. Мы шли к крутому обрывистому берегу. Дети прижимались ко мне, ища защиты. Одну из них, самую маленькую, я взял на руки. Она доверчиво обняла меня и назвала свое имя. В своей руке я держал руку мальчугана пяти-шести лет. Он оказался на редкость любознательным, замечая разноцветные ракеты, которые то и дело вспыхивали по окраинам - это немецкие лазутчики сигнализировали самолетам объекты бомбардировки, а когда он увидел широкий веерообразный луч прожектора, то настойчиво требовал, чтобы я объяснил ему, что это за огонь.

По моей "команде" дети, окружавшие меня, приседали к земле, когда над нами пролетали самолеты.

Они бесновались в небе, рычащие и невидимые.

К моему спутнику-мальчугану подбежала мать. Она взяла его от меня. Где-то рядом был ее дом, и она решила взять швейную машину. Мальчик побежал за матерью. Прошло всего несколько минут. Совсем рядом разорвалась бомба. Не успел я сделать несколько шагов, как услышал вопль. И еще через минуту увидел мать мальчугана. Она опустилась на землю, склонилась над трупом сына. Голова его была срезана осколком точно бритвой. Об этом трудно писать, товарищи.

оцепеневшая мать. Рычащее страшное небо. пугливые детишки рядом со мной. И голова такого родного замечательного смышленыша."

Торжок не Сталинград. Но уже тогда в моем сознании рождалась книга "Дети Ивана Соколова".

И еще. В том же альбоме синий самодельный конверт с печатями плевой почты. Это командир части - полевая почта 11026-А Д.Чмутенко (ответственный редактор газеты "Вперед за Родину") поздравлял жену и дочь майора Шмерлинг с награждением Орденом Отечественной войны 2-й степени. В этом письме есть и строчки, обращенные к дочери майора:

"Валентина! Ты всегда должна знать и помнить, что в дни Отечественной войны твой отец, рискуя своей жизнью, под немецкими бомбами бросался в горящие дома одного города и на руках выносил мальчиков и девочек".

Мне кажется, иван Степанович, что приведенное выше как-то поможет Вам понять творческую историю повести "Дети Ивана Соколова" и то, что "суровые, правдивые картины не ожесточают читателя, а порождают в нем сочувствие к человеческому страданию" (из текста одной закрытой рецензии).

"Это - повесть о сталинградском мальчике, потерявшем в первые дни войны родителей и нашедшем свое место в жизни не столько в силу того, что ему встречались хорошие люди, а в силу того, что советская система жизни не дает человеку погибнуть (из текста другой закрытой рецензии).

Я надеюсь, что Вы, Иван Степанович, как чуткий человек, согласны со мной, что все начинается с детства, в том числе и "Дети Ивана Соколова", повесть для младшего и среднего школьного возраста, которая впервые, без всяких оговорок о возрасте, была напечатана в журнале для взрослых "Москва" за 1958 год.

И вы найдете место в своей работе, где расскажете своими словами более подробно, о детской теме в моем творчестве. А о том, как поступите - мне не пишите. Хочется читать Вашу новую книгу с интересом. И о себе. Пусть "Подснежники из Мичуринска" в своем окончательном виде будут для меня сюрпризом.

"В.Г.Шмерлинг учился в коммерческом училище, а потом стал жургналистом"...

Это больше, чем скороговорка. Я учился в коммерческом 2 года, а в третий класс уже пошел в Москве.

Тогда же, в самом начале 20-х годов, я впервые увидел живого писателя и познакомился с ним. Это был Сергей Есенин. И связано это было со школой. 26 школа ХОНО (Хамовнический отдел народного образования) помещалась на Никитском бульваре (ныне Суворовский) напротив Дома печати (ныне Центральный дом журналистов). В Кисловском переулке (у Арбатской площади) в квартире бабушки нашего ученика Эрика Мкртчанца в ванной комнате, которая отапливалась колонкой, жил тогда Сергей Есенин.

Напротив был пустырь. Здесь Есенин часто играл в прятки и "разбойники" с Эриком и его товарищем - мальчиком из Козлова.

На месте этого пустыря потом был выстроен дом, ставший знаменитым, как небоскреб "Моссельпрома". Его долгое время украшала знаменитая надпись автором которой был Владимир Маяковский: "Нигде кроме, как в Моссельпроме".

наша преподавательница русского языка Капитолина Ивановна Помялова увлекалась фольклором и часто приглашала народных сказителей в класс к ребятам. И Есенин приходил в 26-ю школу на встречи со сказителями, садился на заднюю парту и с увлечением слушал былины, народные песни, а однажды сам привел к школьникам знаменитую тогда сказительницу Озоровскую.

По заданию Есенина третьеклассники Эрик и Володя шли пешком в Сокольники и заготавливали для поэта бересту, из которой он мастерил маленькие двухстраничные книжечки и собственноручно писал на бересте несколько стихотворных строк. Эти книжечки из бересты по вечерам продавались с "аукциона" на Тверской в Кафе поэтов.

Когда Сергей Есенин погиб, его тело лежало в Доме печати. В последний путь поэта провожали тысячи его почитателей, много, много учеников 26-й школы и среди них убитые горем его маленькие друзья Эрик и Володя.

Вскоре Дом печати стал вторым домом и второй школой для Шмерлинга. Он проникал туда и с билетом и без билета, а потом уже был признан настоящим посетителемю. С рвением, жадно слушал великих завсегдатаев Дома печати — А.Луначарского, В.Маяковского, В.Шкловского. Здесь часто выступала "Синяя блуза", чтец В.Яхонтов, молодой Сергей Образцов...

В 1925 году Шмерлинг поступил на Высшие государственные литературные курсы, которые возглавлял старый русский писатель, знаток творчества Пушкина, Тургенева, исследователь "Слова о полку Игореве" Иван Алексеевич Новиков.

(рукописная пометка) С 1927 года стал печататься и т.д.

* * *

Книжный шкаф писателя. Как много он говорит и о любимых книгах, и о книгах - спутниках литературного труда. Книги с авторскими посвящениями, это целый интимный мир, свидетельствующий о литературных связях, симпатиях... Это не только дарственные надписи, но особый, самый лаконичный литературный жанр, который, так же как и эпистолярный — свидетельство литературного своеобразия и мастерства.

Много таких книг и в библиотеке Шмерлинга. Оставшись наедине с книгами библиотеки моего земляка, с интересом записал автографы, которые показались мне особенно примечательными:

В.Ставский СТАНИЦА
     Володе Шмерлингу - автору "Югосевер" и очеркисту - что надо! 10.01. 31 года

Конст. Симонов СУВОРОВ
     Дорогому Владимиру Григорьевичу в искренней надежде когда-нибудь оправдать его пока излишне оптимистические ожидания на мой счет.

Иван Новиков ПУШКИН В ИЗГНАНИИ
     Дорогому Владимиру Григорьевичу Шмерлинг, которого я знал еще просто Володей, с душевным приветом и на добрую память от автора. 24 апр. 1953 г.

Сергей Смирнов 100 КОРОТКИХ БАСЕН

Дарюсь, без лишних разговоров,
Тому, кто неизменно мил,
Кто по-майорски - всех майоров
Своей сердечностью затмил!
30.10 - 59г.

И рядом три книги Майи Бессараб, получивших в последние годы широкое и заслуженное признание: "Ландау", "Владимир Даль", "Жуковский". На книге о дале я прочитал автограф:
     Дорогому учителю Владимиру Григорьевичу Шмерлингу от автора. Майя Бессараб.
     22 фквраля 1973 года, день, когда задумана новая книга.

* * *

Иван Степанович! Буду удовлетворен, если из всего написанного вы найдете возможным что-либо использовать. Но, кроме цитат, которые в кавычках, убедительно и настойчиво прошу ничего из этого письма не цитировать, а все, что Вам по душе и с чем вы согласны — дать от своего имени.

Мне непонятно, зачем Вам понадобилась "история с турками"? Будем считать, что это тоже "фольклор" для развлечения читателей.

А в заключение Вам в назидание короткий рассказ из книги Федора Левина (Советский писатель, 1973 г.). Как книга называется, не записал и вспомнить сейчас не могу.

СОБАЧКА - ПРИМАНКА

"О выдающемся нашем художнике В.А,Фаворском рассказывают, что, когда он делал иллюстрации к книге, то на одном из рисунков в уголке ни к селу, ни к городу рисовал собачку. Естественно, художественный редактор убеждал его убрать ее. Фаворский спорил, упирался, отстаивал собачку. Когда спор достигал большого накала и ожесточения, Фаворский уступал и стирал собачку.

на этом обычно усердие редактора исчерпывалось и требования его кончались. Редактор был доволен, самолюбие его было удовлетворено. Он сделал свое дело, добился поправки. недаром занимает свой пост и ест свой хлеб.

Еще больше был доволен Фаворский: его хитрость удалась, рисунок идет в том виде, в каком он его задумал и исполнил. не будь собачки, на которую "клевал" редактор, неизвестно, что другое он захотел бы поправить в рисунке и настаивал бы на своем предложении, чтобы оправдать свое существование."

С лучшими чувствами (подпись) Вл. Шмерлинг 15 апреля 1976 г.


(рукописная пометка) P.S. То, что возможно цитировать, отмечено X

(копия письма пометок не имеет).