Константин Андреевич Верещагин
ВЕРЕЩАГИНЫ. Семейная хроника одной из ветвей известной русской фамилии.
МИЧУРИНСКАЯ ПРАВДА № 218 (13550) 3 ноября 1966 г. и № 219 4 ноября 1966 г.
Писатель Владимир Григорьевич Шмерлинг — уроженец нашего города. Он родился в Козлове в 1909 году. Здесь же учился в коммерческом училище.
Печататься В.Г. Шмерлинг начал с 1928 года, сотрудничая в газетах и журналах "Красноармеец", "Рост", "Октябрь", "Наши достижения", "Литературная газета".
В 1931 году вышла первая книга писателя "Юго-Север", посвященная великому преобразователю природы И.В.Мичурину. Предисловие к книге написал А.Серафимович. несколько изданий выдержала известная книга В.Шмерлинга "Котовский". В 1941 году вышла в свет первая его книга для детей — "Штаб-трубач".
В годы великой Отечественной войны В.Г.шмерлинг был спецкором газеты "Вперед за Родину", а затем вместе с другими писателями принимал участие в подготовке широко известной книги "Штурм Берлина".
В последующие годы писателем созданы книги "дети Ивана Соколова", "Дочка", вышедшая с предисловием Е.Д.Стасовой в Детгизе.
В.Г.Шмерлинг постоянно интеерсуется жизнью родного города, поддерживает связь с местными краеведами. Очерк "доктор Верещагин" является ответом на просьбу "Мичуринской правды" выступить на ее страницах в связи с подготовкой к 50-летию Советской власти.
Константин Андреевич Верещагин был одним из наиболее прогрессивных деятелей нашего города в дореволюцонные годы. Люди, навшие его, вспоминают доктора Верещагина теплым словом. В Мичуринске живет добрая память о нем как о замечательном враче и как о человеке передовых взглядов, считавшем своей обязанностью служение народу. Жаль, что наш краеведческий музей пока не располагает никакими материалами о К.А.Верещагине.
В 1886 году Константин Андреевич Верещагин с отличием окончил Военно-Медицинскую академию. Ему, любимому ученику С.П.Боткина — основоположника русской клинической медицины, пророчили будущее крупного ученого. Но двадцатипятилетний врач избрал себе более скромную дорогу. Сладостному труду ученого он предпочел "возню" с больными, стал земским врачом и вернулся из столицы в родной Козлов.
Восьмидесятые годы прошлого века. Козловские гробовщики не жаловались на доходы. дети "таяли" — кто "от горлышка", кто "от жарочка". Сотни людей угасали в чахотке. В городе было всего несколько врачей, а болезней — пропасть! Верили не столько в лекарства, сколько в "иорданскую воду". В крещенские морозы к проруби у часовни на реке Лесной Воронеж стекались хворые и хилые. Пожарный крепко держал в руке конец толстой веревки. Страждущие исцеления хватались за веревку и, размахивая руками, окунались в прорубь. Весною на берег реки выносили увечных и умирающих.
Доктор Верещагин стал принимать больных в земской больнице. Не прошло и нескольких лет, как имя молодого врача стало притягательным. Все, кому не помогала "иордань" и поклонение мощам юродивого Иванушки, узнали о том, что новый лекарь освобождает людей от давнишних недугов. Его можно потревожить в любое время суток. Он никому не отказывает в помощи, бедняков лечит бесплатно.
Из самых далеких сел и деревень к дому доктора на Архангельской улице потянулись телеги.
Зорким взглядом осматривал Верещагин больных. Он был прямодушен и прост, обладал не только знаниями, но и душевной чистотой. Люди верили, что с помощью такого человека победят болезнь.
Константин Андреевич жил необычайно скромно и все средства, так же как и доходы от свонй доли в старой козловской аптеке, основанной его дедом, тратил на больных. По его пометкам на рецептах лекарства отпускались бесплатно. К неимущим во время болезни он приходил по многу раз, не дожидаясь вызова, но не щадил козловских толстосумов. Когда оджнажды мануфактурист Полянский протянул ему полтинник, Константин Андреевич отвел руку богача:
— Я с бедных не беру.
Доктор "для мужиков" пришелся не по нутру купеческой знати. Но так уж повелось, что козловские врачи ко всем тяжело заболевшим приглашали на консилиум именно Константина Андреевича. Он не ошибался в диагнозе. С коллегами он вспоминал студенческие годы и самый серьезный осмотр сопровождал безобидными шутками и латинскими изречениями.
Двор его дома напоминал постоялый двор. Крестьяне знали, что доктор сердится, когда кто сорит на мостовой или распрягает лошадей среди улицы. У подъезда не было вывески, зато к воротам была прибита дощечка: "Прошу на улице лошадей не выпрягать".
Он начинал свой день рано, сам с собой играл в шахматы. Больные видели через стеклянную перегородку, как их "умственный" доктор наклоняется над шахматной доской, и старались его не потревожить, так как знали, что "доктор долго в бирюльки не играет".
Верещагин играл по почте чуть ли не со всем миром. Никто в Козлове не получал так много писем, как он. Некоторые партии продолжались месяцы и даже годы. Шахматные этюды Верещагина печатались в русских ии иностранных журналах.
Для своего времени доктор обладвл редкой образованностью, знал языки, увлекался естествознанием и особенно ботаникой, любил и понимал музыку. Изо дня в день вел фенологические записи, а летом, в часы отдыха, бродил по цветистым лугам, собирая лекарственные травы.
Не только опыт врача, но и все свои многосторонние знания он отдавал людям. По вечерам у Верещагина собирались любители классической литературы. В этом доме не играли в лото и карты, а читали вслух Гомера на древнегреческом языке.
В 1909-10 годах в Козлове ждали — пройдет комета Галлея. А вдруг заденет землю. Сколько было тревог!..
Константин Андреевич и его брат Николай андреевич (тоже врач и астроном) в классах коммерческого училища, женской гимназии, на врачебных участках и со страниц козловских газетнаучно объясняли землякам явления комет.
Сотни горожан приходили к Верещагиным "хоть разок" взглянуть в ночное небо. Братья были обладвтелями единственного тогда в Козлове сильного телескопа.
Самые разные люди с уважением стали называть любимого доктора не иначе, как "батюшка наш, Константин Андреевич!"
По всей России шел сбор средств на постройку памятника великому хирургу Н.И.Пирогову. Многие города спешили принять участие в этом благородном деле, внести свою лепту. В Козлове же все гласные — члены городской думы — постановили "не тратиться на Пирогова". Лишь Верещагин дал деньги. Верещагин из года в год добивался через городскую думу принятия мер против извозчиков, безрассудно хлеставших кнутами своих "сивок-кормилиц". Домовладельцы, выливавшие помои прямо на улицу, торговцы, загрязнявшие мясные ряды, побаивались "несогласного".
Как-то автору этих строк удалось записать рассказ Константина Андреевича о дореволюционном Козлове:
— Город наш, как грязевой курорт был. После каждого проливного дождя можно было принимать грязевые ванны. Низы заливало потоками вязкой, липкой грязи. Один раз против дома купца Воробкова человек в луже утонул. Сколько раз я говорил в думе, что нам надобно аэроплан завести, через грязь перелетать. Для тех же, кто ноги ломает, ортопедический магазин открыть.
— А летом, когда подует "козловский самум", — продолжал доктор, — наш Козлов превращался в Сахару. На камнях мостовой хоть булки пеки. Дышать было трудно. Бывало, начну говорить об этом в думе, а купцы отворачиваются, исподлобья на меня смотрят, как на озорника. Один раз наш "лорд-мэр" — городской голова Калмыков меня перед всеми на смех поднял. Если, говорит, больным Верещагина чистого воздуха не хватает, пусть отпускает его из аптеки по своим рецептам.
Калмыков был важный, внушительный туз, изрекавший свои истины громким басом. Все предложения доктора Верещагина о необходимости древонасаждения он встречал в штыки. Мол, "от посадки деревьев по краям тротуаров разовьеися в домах сырость, деревья загородят магазины, закроют вывески. Город не роща!"
Однажды по настоянию Верещагина вопрос о древонасаждении в городе был поставлен на голосование. Четырнадцать гласных опустили шары против озеленения. Но все же постановили для опыта на некоторых улицах высадить тополя и березы. Тогда Калмыков взял две метлы, развязал их и велел ветки вдоль улицы натыкать, будто березы посохли.
Верещагин вместе с группой энтузиастов принялся за это дело по-настоящему. Выкопали ямы, посадили молодые деревца, поливали их., но, когда они выкинули первые листья, бросившие робкую тень, ночью чьи-то злобные руки вырвали их с корнем.
В ответ на это Верещагин снова выступил с предложением устроить в конце Московской улицы бульвар и снова принялся за посадку.
Доктор часто наведывался и в козловские садовые заведения. Там продавались цветы. Доктор любил дарить их своим знакомым. В своем доме на окнах он выращивал жасмины.
Первый раз доктор Верещагин посетил Ивана Владимировича Мичурина, когда он еще жил в самом городе, в доме Горбунова. Мичурин и жена его Александра Васильевна не отличались крепким здоровьем. Иван Владимирович часто жаловался на боль в груди. Но особенно нуждались в помощи врача старики: отец Александры Васильевны — Василий Никифрпрвич Петрушин и отец Мичурина — Владимир Иванович.
Верещагин подолгу засиживался у Мичуриных. Он был один из первых, протянувших руку Мичурину, так как чувствовал в этом своем пациенте неистовую страсть к познанию тайн природы, упорство и небывалую настойчивость.
Но Иван Владимирович ходил к Верещагину не за рецептами. В библиотеке доктора были книги, так необходимые Мичурину. Верещагин обладал "Определителем растений". Известный ботаник Бекетов с которым доктор подружился еще в студенческие годы, прислал ему свою книгу "География растений" с дарственной надписью.
Искания Мичурина проходили на глазах Константина Андреевича.
Иван Владимирович покинул город, но связь с Верещагиным не прерывал. Константин Андреевич бывал и в Турмасове, где Иван Владимирович угощал его специально пойманными для гостя раками. А потом настало время, когда заречный житель стал предлагать доктору отведать то яблоко, то грушу, знакомить его со своими "поздними детьми".
Верещагин по нескольку раз в год бывал за рекой, в саду, что напротив Донской слободы. Ему близок и дорог был Мичурин, когда он признавался в своих ошибках, заблуждениях и снова таскал тяжести, копался в земле, пересаживал сеянцы, никогда не жалел себя во имя эксперимента, а желаемое не выдавал за достигнутое.
Время принесло Мичурину первые победы. Верещагин стыдил местных устроителей ежегодных сельскохозяйственных выставок, поражавших посетителей откормленными индюками и пудовыми тыквами, но не желавших замечать Мичурина, уже оцененного практичными американцами.
В трудные минуты жизни Мичурин всегда обращался к Верещагину. Заболела жена. Мичурин был в полном отчаянии. Это по совету Верещагина Александра Васильевна решилась на операцию. Мичурин отвез ее в Москву. После одной операции потребовалась другая. Ее сделал в Тамбове искусный хирург Оленин. После этой операции Александра Васильевна еще девятнадцать лет была опорой Мичурина в его подвижничестве.
В жаркое лето 1915 года холера — спутница войны — пришла в Козлов. В Донской слободе девки в длинных ночных рубахах, с распущенными волосами, с восковыми свечками в руках по ночам волокли соху, опахивали дома заболевших: через борозду "холера не прыгнет". Но холера "прыгнула" и через Лесной Воронеж.
Мичурин поил жену лимонной водой и как никогда ждал своего доктора. летом, в разгар эпидемии, город словно остался без врачей. Одни уехали отдыхать, других нельзя было застать дома. Всю тяжесть борьбы с эпидемией выенесли тогда доктор Верещагин и врач-бактериолог Анна Ивановна Мокрова. Их усилиями был создан холерный лазарет. Верещагин пришел и в сад за рекой. Но все старания были напрасны. В немом горе притих Иван Владимирович. То и дело безутешно вспоминал он свою Саню. Как только мог, поддерживал его Верещагин.
Мальчишки расступались, когда шел "наш батюшка Константин Андреевич". Не зря своей подпрыгивающей походкой спешит доктор. В каком-нибудь деревянном домике его так ждут...
Шагают по путям машинисты. В руках у них провизионные сундучки. Шагает и доктор со своим чемоданчиком. Идет по Кочетовке, мимо элеваторов, контор и сортировочной горки. давным-давно сжился он со стальными путями, бегущими на восток, север и юг, привык к звонкам сигнальных колоколов, к трубным звукам рожков дежурных стрелочников. В его чемоданчике маленькая трубочка-стетоскоп, а может быть, и кукла, которой так обрадуется заболевший ребенок.
День-деньской был мал Верещагину. Он и уставал, и недосыпал, но никогда никому не говорил об этом. Ночью вставал по первому тревожному стуку.
Все караульщики в городе хорошо знали ночного пешехода. Он шел, а они еще громче гремели колотушками.
1917-й год. Октябрь. В Козлов пришла телеграмма: "Литература выслана". Эти условные слова означали, что власть в центре перешла в руки Советов.
И в Козлове победил Октябрь.
Среди новых хозяев города были люди, которых доктор Верещагин знал и лечил детьми. Один из давних его пациентов из дружественной семьи Чичериных — георгий Чичерни стал первым Народным Комиссаром по иностранным делам.
Старый доктор смутно разбирался в том, как налаживается новая жизнь, но он радостно спешил, когда его вызывали в Совдеп: там люди заботятся не о своем личном счастье, а обо всех.
Однажды к нему на Архангельскую привели человека крупного телосложения. Он почувствовал себя плохо, когда выступал на митинге. Это был первый редактор газеты "Известия" Ю.Стеклов.
Докитор выслушал сердце оратора и сразу же заставил его лечь.
несколько дней провел редактор в семье Верещагина. За ним ухаживал не только Константин Андреевич, но и старая няня, которую в семье называли "министром" и бесперкословно слушались.
Образованнейший большевик и замечательный врач играли в шахматы и вели долгие беседы. Они расстались друзьями.
1919-й. Август. Канонада приближалась. Штаб Южного фронта и красноармейские части оставили город. Банды белогвардейского генерала Мамонтова ворвались в Козлов. Ни с какой эпидемией нельзя было сравнить деникинский разгул. Целую неделю бушевал белый террор. Рискуя жизнью, доктор Верещагин спасал людей не от болезней, а от расправы деникинцев. У себя в доме, у своих родственников Константин Андреевич укрыл от деникинцев женщин с детьми на руках, красноармейцев не успевших отступить, тех, с кем он жил бок о бок десятилетиями, и совсем недавних жителей города — беженцев, приехавших из Западного края. Всеэти дни доктор жил в тревоге за судьбу тех, кто ему так доверял. Соблюдая осторожность, он приходил в подвалы, поднимался на чердак, подбадривал, лечил, приносил еду.
И еще одна беда легла на его плечи: без всякого его ведома деникинцы ввели доктора Верещагина в состав утвержденного ими "городского управления". Бывший городской голова Калмыков и его единомышленники решили прикрыться авторитетом Верещагина.
Доктор ни разу не присутствовал на из "сборищах". Но когда советские войска, разгромив Мамонтова, вошли в город, — все члены городского самоуправления были арестованы. Был арестован и доктор Верещагин.
Сотни встревоженных людей сразу же пришли в ревком восстановить справедливость.
В тот же день Константин Андреевич вернулся домой.
...Мне никогда не забыть, как глубокой осенью 1919 года я вместе с родными покидал Козлов. Ночью, в непогоду, мы спешили на извозчике к вокзалу. Вдруг из темноты раздался знакомый голос. Это Константин Андреевич остановил извозчика, пожелал нам доброго пути, ласково шлепнул меня по затылку и скрылся в темноте...
Я снова встретился с доктором Верещагиным, когда в конце двадцатых годов начинающим литератором приехал в родной город.
Константин Андреевич будто и не постарел. Небольшие, но глубокие глаза его не утратили своей живости. Он угощал меня чаем, а потом, по моей просьбе, начал вытаскивать из папки исписанные листы... Я разглядывал почерки то знаменитого шахматного короля кубинца А.Капабланки, то физиолога И.Сеченова, выдающегося скрипача Л.Ауэра, начальника станции Астапово И.Озолина, в доме которого провел свои последние часы Лев Толстой.
несколько писем было и от Н. Крыленко, пламенного большевика и друга шахматистов.
Были и письма, в которых в самые разные времена Константину Андреевичу настойчиво предлагали переехать в Москву, Ленинград — там еще больше оценят его опыт врача и он сможет играть в шахматы не по почте.
А я подумал: какими крепкими корнями связан этот человек с родным городом. Про Козлов говорили раньше, что в нем "много пыли и мало поэзии". С пылью Верещагин боролся, а поэзию нашел в людях, в природе.
Константин Андреевич отложил папку, задумался и как-то застенчиво сказал: к старости слабеет физическая сила, зато нравственная должна быть еще крепче!
Как было досадно, что неотложный вызов прервал нашу беседу.
Я надеюсь, что мои земляки своими воспоминаниями помогут мне более полно рассказать о докторе Верещагине. Ведь рядом с ним всю жизнь бок о бок работали и другие замечательные врачи, такие, как Мокрова Анна ивановна, Рождественский Виктор Яковлевич, Ханелес Семен Абрамович. Это они и многие другие годами создавали замечательную среду мичуринских врачей.
В 1931-м году мне посчастливилось присутствовать при вручении Ивану Владимировичу Мичурину ордена Ленина. Торжество проходило в городском театре.
Уже с орденом ленина на груди Мичурин вышел на улицу. Его встречала толпа земляков. Многие старались протиснуться вперед, чтобы лично поздравить Ивана Владимировича. А он, словно помолодевший от волнения и всеобщего внимания, увидел Константина Андреевича, быстро подошел к нему и, не говоря ни слова, молча крепко-крепко пожал руку.
Через несколько дней я вновь столкнулся с доктором Верещагиным в бывшем здании коммерческого училища, этажи которого уже были отданы первому в Мичуринске вузу — Плодоовощному институту имени И.В.Мичурина.
Со всех сторон в большие окна лилось солнце. На докторе, как всегда, была очень чмистая толстовка. Казалось, что это не седина окаймляет его голову, а весь он запорошен снежинками.
По лестнице, пеерскакивая через ступеньки, вниз и вверх спешили озабоченные юноши и девушки с книжками и тетрадями под мышкой. Многие из них впервые приехали в Мичуринск держать вступительные экзамены. Доктор Верещагин должен был проверить здоровье будущих садоводов, селекционеров, гибридизаторов.
Константин Андреевич предложил мне посмотреть "на Мекку советского плодоводства" (так он назвал тогда Мичуринск) с высоты птичьего полета.
Мы поднялись на верхний этаж. Постояли у одного окна, у другого, вошли в одну из пустых аудиторий и снова подошли к окну. Константин Андреевич затенил глаза рукой. далеко виднелись луга, подернутые голубой дымкой, белели строения и тянулись ленты дорог, обсаженных деревьями. И всюду сады, сады...
...Болезнь пришла и не отступила, когда Константину Андреевичу было уже за восемьдесят.
Немощный, он отказывался лечь. Впадал в забытье. не узнавал близких. А потом снова как-то внутренне оживлялся, прислушивался, будто вглядывался в невидимого собеседника. Он сидел в старом, потертом кресле у окна, где в горшках росли любимые им жасмины. В этом кресле он так много читал, так много думал, а главное — принимал больных. И в последний час ему казалось, что он продолжает прием.
— На что жалуетесь? — слабеющим голосом, но вполне внятно спросил доктор Верещагин.
Это были его последние слова.
Константин Андреевич Верещагин
ВЕРЕЩАГИНЫ. Семейная хроника одной из ветвей известной русской фамилии.